1.3. Умысел как форма вины в уголовном праве Российской Федерации
В Уголовном кодексе РФ понятие «вина» не раскрывается, указывается лишь, что вина является родовым понятием умысла и неосторожности.
Понятие «умысел» дается в ст. 25 УК РФ. Согласно данной статье преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления.
Формулировка умысла, закрепленная в ст. 25 Уголовного кодекса РФ 1996г., имеет значительные отличия от ранее содержавшейся в Уголовном кодексе РСФСР 1960 г. Во-первых, теперь виды умысла не только отдельно определяются, но и четко называются в тексте закона (прямой и косвенный). Во-вторых, интеллектуальные элементы обоих видов умысла четко различаются по характеру предвидения последствий (их возможность или неизбежность при прямом умысле и только возможность при косвенном). В-третьих, они содержат термин «осознание», который является психологически более корректным по сравнению с употреблявшимся ранее термином «сознание», поскольку используется в данном случае именно для обозначения происходящего при совершении преступления психического процесса (осознание), а не одной из сторон психики человека (сознание). В-четвертых, волевой элемент косвенного умысла четко противопоставлен волевому элементу прямого умысла и дополнен указанием на безразличное отношение лица к последствиям своего деяния. В-пятых, появилось специальное правило определения вида вины в отношении составов преступлений, предусмотренных статьями Особенной части (ч. 2 ст. 24 УК РФ). Указанные изменения подвели итог развитию законодательной формулировки умысла и сделали конструкции его видов более четкими.
После принятия Уголовного кодекса РФ 1996 г. начинается период, отражающий уже современное состояние науки и уголовного законодательства по вопросам умышленной вины.
Так, например, в работах Г.В. Назаренко, С.В. Векленко, С. Склярова, В. Филимонова излагаются новые авторские определения вины с использованием оценочной концепции или ее отдельных элементов. Заметным направлением в исследованиях таких ученых, как В.В. Намнясева, И.А. Гревнова, Л.И. Шаталова, О.В. Стрилец стала разработка более общих вопросов, в частности, проблем субъективного и объективного вменения, принципа вины. В отношении традиционных вопросов вины углубленно изучаются психологические аспекты уголовной ответственности, особенности процесса квалификации преступлений по субъективным признакам, а также содержание, форма, сущность и иные теоретические характеристики вины.
Определения умысла, введенные УК РФ 1996 г., до настоящего времени действуют без изменений. В литературе отмечено, что в современном периоде наука уголовного права развивается во многом в отрыве от законодательства, достижения и рекомендации теории по вопросам умысла не воспринимаются в УК РФ. По сути, единственное изменение в регулировании умышленной вины было связано с новой редакцией ч. 2 ст. 24 УК РФ.
Вместе с тем это не означает, что потребность в совершенствовании законодательных конструкций умысла сегодня действительно отсутствует.
Выявленные тенденции показывают, что учение об умысле в российском уголовном праве имеет большой потенциал для дальнейшего развития, которое в том числе должно быть связано с удовлетворением потребности в совершенствовании действующего уголовного законодательства. На такую потребность не раз специально указывалось в литературе. Более подробно о видах умысла будет рассмотрено во второй главе дипломной работы.
Глава II. Умысел и его виды
2.1. Прямой умысел
Определение прямого умысла содержится в ч. 2 ст. 25 УК РФ, согласной которой преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления.
В науке уголовного права принято различать интеллектуальный и волевой моменты, как прямого, так и косвенного умысла.
Рассмотрим интеллектуальный момент прямого умысла.
В соответствии со ст. 25 УК РФ интеллектуальный элемент умысла описывается сегодня на основе трех признаков: 1) осознание общественной опасности совершаемых действий (бездействия); 2) предвидение возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий; 3) желание их наступления.
При теоретическом анализе данных признаков следует, что уголовный закон указывает только на действия (бездействие) и последствия, но ничего не говорит о других признаках состава преступления. Это породило неопределенность в установлении круга обстоятельств, к которым должно устанавливаться субъективное отношение виновного, и привело к теоретической дискуссии по поводу трактовки интеллектуального элемента умысла, исходя из того, как он описан в законе.
По данному вопросу были высказаны несколько точек зрения.
В.И. Ткаченко и В.А. Нерсесян отмечают узкий характер законодательных конструкций умысла, поскольку они связаны с психическим отношением только к действию (бездействию) и его последствиям. Однако состав конкретного преступления может включать и иные признаки. Основываясь же на буквальном толковании формулировки умысла, можно сделать вывод, что она неприменима к таким признакам, поскольку не охватывает их (имеет место пробел в законодательстве). С учетом этого Ф.Г. Гилязев предлагает закрепить в законодательстве положения об «объеме вины», который характеризует осознание лицом обстоятельств, отраженных в признаках состава конкретного преступления, в момент его совершения.
Полагая, что формулировки прямого и косвенного умысла являются узкими, С. В. Дубовиченко видит иной способ устранения пробела в законе.
В частности, предлагает использовать указание не просто на сознание общественной опасности действий (бездействия), а на осознание характера и степени их общественной опасности, что, по его мнению, позволит охватить умыслом все необходимые для вменения признаки состава преступления, которыми и определяется характер и степень общественной опасности.
В отличие от приведенных взглядов, некоторые ученые не усматривают пробелов в уголовном законе, поскольку трактуют формулировки умысла иначе. Так, А.И. Рарог полагает, что не указанные в определении умысла признаки состава преступления (время, место, способ и т.д.) в действительности охватываются им, поскольку являются качественными характеристиками самого деяния. Противоположный подход, по его мнению, является ошибочным и не учитывает, что указанные признаки «содержат дополнительную характеристику признака действия или бездействия, становятся индивидуальными фактическими характеристиками именно действия (бездействия)».
Правильное понимание интеллектуального элемента умысла невозможно без учета соотношения содержания и формы вины. Сама постановка вопроса об узком характере формулировки умысла и введении понятия «объем вины» является некорректной, так как она основана на смешении понятий содержания и формы вины и не учитывает, что далеко не все, входящее в содержание вины, влияет на ее форму, участвует в ее определении. Если при определении формы вины законодатель указывает только наиболее общие, повторяющиеся признаки всех преступлений, то содержание вины всегда неповторимо и включает в себя осознание юридически значимых обстоятельств, отраженных в признаках состава конкретного преступления.
При трактовке интеллектуального элемента необходимо учитывать специфику юридических свойств умысла, а именно разделение между Общей и Особенной частями положений, описывающих умысел в конкретных составах преступлений, а также само построение общего определения умысла в ст. 25 УК РФ. Учитывая данное положение, точка зрения ученых отстаивающих узкую трактовку интеллектуального элемента умысла представляется не достаточно обоснованной, поскольку не учитывает проявляющиеся в указанных свойствах юридико-технические способы описания умысла, связанные с построением системы российского уголовного законодательства. При этом указание в общем определении умысла только на признаки действий (бездействия) и последствий можно объяснить тем, что именно такие обстоятельства психологически являются главными моментами любого поступка человека, в том числе преступления.
В литературе признается, что умыслом должны охватываться не только действие (бездействие) и последствия, но и иные обстоятельства, указанные в признаках состава конкретного преступления. Однако употребление в ст. 25 УК РФ именно термина «действий (бездействия)» создает возможность иного понимания законодательной конструкции умысла и порождает неопределенность в установлении круга обстоятельств, к которым в действительности должно определяться субъективное отношение лица.
Для решения данной проблемы возможно внести следующие изменения в ч. 2 ст. 25 УК РФ: 1) заменить узкую формулировку «своих действий (бездействия)» на более широкую и более оправданную в данном случае формулировку «своего деяния»; 2) ввести дополнительный признак, прямо указывающий на необходимость осознания фактических обстоятельств, предусмотренных УК РФ в качестве признаков состава соответствующего преступления.
В этом плане примечателен опыт целого ряда государств. В частности, при определении умысла УК Литовской Республики 2000 г. (ст. 15), УК Грузии 1999 г. (ст. 9) и УК Республики Узбекистан 1994 г. (ст. 21) указывают на осознание характера не действий (бездействия), а именно деяния. Подобным же образом можно поступить и в российском уголовном законодательстве, поскольку сам термин «деяние» часто употребляется в нем как синоним именно преступления, а не действий (бездействия).
Два предлагаемых изменения позволят скорректировать законодательное определение умысла и устранить возможные трудности при его трактовке, как в теории, так и на практике. Это будет возможно за счет более четкого обозначения в законе двух существенных признаков интеллектуальных элементов умысла, которые, как представляется, необходимо выделять: центрального признака умысла в виде осознания общественной опасности совершаемого деяния в целом (а не его отдельных обстоятельств) и признака осознания наличия фактических обстоятельств, предусмотренных составом преступления (а не только действий или бездействия и последствий).
Указанные признаки тесно взаимосвязаны, поскольку второй из них является необходимой предпосылкой для установления первого. Раскрытие этой взаимосвязи предполагает последовательный анализ, во-первых, центрального признака умысла и вопроса о его возможных вариантах, во-вторых, признака осознания фактических обстоятельств и связанного с ним вопроса о предметном содержании умысла.
На основе осознания фактической и социальной стороны деяния образуется осознание его общественной опасности. В литературе содержание данного понятия раскрывается по-разному. Под ним такие ученые, как В.И. Пинчук, В.Д. Иванов, С.Х. Мазуков, понимают представление субъекта об антиобщественной направленности совершаемого им деяния, его вредности для общественных отношений. Однако следует учитывать, что личная и общественная оценка поступка могут не совпадать. Так, террорист, совершающий взрыв в людном месте, вполне может оценивать свои действия как полезные для общества и относиться к ним положительно. Поэтому более правильно, как представляется, считают Ю.П. Козлов и С.В. Дубовиченко, отмечающие, что при анализе осознания общественной опасности следует иметь в виду не личную оценку деяния со стороны преступника, а именно понимание им социальной оценки своего деяния как вредного для данного общества, нарушающего его ценности. Принципиально оценка любого поступка возможна в следующих пределах: одобряемый, нейтральный или порицаемый. По своему содержанию осознание общественной опасности деяния предполагает именно то, что у лица отсутствует осознание деяния как социально одобряемого или нейтрального, но присутствует его осознание как социально порицаемого и недопустимого.
В Постановлении президиума Санкт-Петербургского городского суда от 28.08.2013 N 44у-119/13 суд, разъясняя порядок применения ч. 3 ст. 30 и ч. 1 ст. 105 УК РФ, отметил, что покушение на убийство возможно лишь с прямым умыслом, то есть когда содеянное свидетельствовало о том, что виновный осознавал общественную опасность своих действий, предвидел возможность или неизбежность наступления смерти другого человека и желал ее наступления, но смертельный исход не наступил по не зависящим от него обстоятельствам. По мнению суда, при решении вопроса о направленности умысла виновного следует исходить из совокупности всех обстоятельств содеянного и учитывать, в частности, способ и орудие преступления, количество, характер и локализацию телесных повреждений, а также предшествующее преступлению и последующее поведение виновного и потерпевшего, их взаимоотношения. При наличии у лица косвенного умысла на причинение вредных последствий в случае их ненаступления по не зависящим от этого лица обстоятельствам содеянное квалифицируется как оконченное преступление по фактически наступившим последствиям.
Вполне возможны ситуации, в которых общественная опасность деяния не осознается, несмотря на осознание его фактической стороны. Например, подобные случаи можно разделить на две группы:
1) лицо вообще не знает о том, что деяние является общественно опасным (неведение). Сюда относятся, например, случаи неосознания общественной опасности недавно криминализованных деяний или часто неожиданные для самого лица случаи полного отсутствия у него понимания общественной опасности содеянного (незаконная охота, самоуправство и т.д.);
2) лицо ошибочно не осознает или осознает какое-то обстоятельство, в силу чего считает свой поступок соответственно при отсутствии или наличии такого обстоятельства не общественно опасным (заблуждение). Например, случаи мнимой необходимой обороны или мнимой крайней необходимости, «кражи» или уничтожения чужой вещи, ошибочно принятой за свою.
Высказывается мнение, что отсутствие осознания общественной опасности деяния во всех случаях исключает ответственность за умышленное преступление. Однако возникает вопрос о квалификации таких ошибочных действий. При этом существенное значение имеет причина произошедшей ошибки: является ли она уважительной (при отсутствии возможности осознавать общественную опасность деяния) или неуважительной (при наличии такой возможности). При уважительной причине ошибки имеет место субъективный случай; если же ошибка в общественной опасности совершаемого деяния произошла по неуважительным причинам, то имеет место неосторожная вина. Данная квалификация признается не только в теории, но и основывается на действующем уголовном законодательстве. В частности, первая из указанных ситуаций относится к одному из видов невиновного причинения вреда (ч. 1 ст. 28 УК РФ), а вторая охватывается небрежностью (ч. 3 ст. 26 УК РФ).
Признак осознания общественной опасности деяния, хотя и относится именно к интеллектуальным элементам умысла, но, по сути, занимает центральное место в его законодательном определении. Наличие такого осознания является обязательным для любого умышленного преступления, в отличие от неосторожного. Применительно к отдельным преступлениям этот общий признак всегда получает детализацию, поскольку именно от особенностей состава умышленного преступления зависит то, на основе каких конкретно обстоятельств возникает осознание общественной опасности деяния в каждом случае. Необходимость в закреплении рассматриваемого признака вызвана, по меньшей мере, двумя обстоятельствами.
С одной стороны, указание на осознание общественной опасности деяния при совершении любого умышленного преступления подчеркивает специфику умысла, те его свойства, благодаря которым умысел имеет более конкретный характер как разновидность вины по сравнению с неосторожностью.
С другой стороны, это необходимо для обеспечения реализации принципов вины и справедливости, благодаря которым должно исключаться привлечение к ответственности за умышленное преступление, когда лицо не осознавало общественной опасности своего деяния либо заблуждалось на этот счет.
Отметим, что целесообразность использования осознания общественной опасности деяния в качестве признака умысла нередко подвергается критике в литературе. В качестве обоснования данной позиции приводится целый ряд доводов, однако они представляются неубедительными.
Так, утверждается, что сама общественная опасность есть слишком сложное теоретическое понятие, которое, по мнению В.В. Кулыгина, «являясь научной абстракцией неюридического характера, не имеет отражаемых в сознании человека реальных аналогов»; В.В. Лунеев: «полагать, что субъект при совершении преступления задумывается над общественной опасностью деяния, — значит впадать в уголовно-правовую иллюзию». Вместе с тем эти положения справедливо подвергались сомнению в литературе таких ученых, как А.И. Плотников и В.А. Якушин. И действительно, преступник обычно не оперирует в своем сознании такими категориями, как общественная опасность. Ведь каждый взрослый вменяемый человек вполне способен понимать общественную оценку своих поступков, то есть осознавать их общественную опасность в указанном выше ее значении. Именно такое состояние психики обозначается в законе через рассматриваемый признак. При этом как утверждает И.В. Паньков, «смешивать проблематику научного определения понятия общественной опасности и во многом практический вопрос о содержании субъективного отношения лица в момент совершения им умышленного преступления представляется неверным».
С осознанием общественной опасности деяния тесно связаны вопросы об осознании его уголовной противоправности и о том, должно ли последнее являться необходимым признаком умысла. Вопрос о том должна ли противоправность осознаваться в качестве такого признака до настоящего времени продолжает оставаться дискуссионным.
Можно выделить несколько основных подходов к пониманию нейтрального признака умысла. Так, Ю.П. Козлов, В.Д. Иванов, С.Х. Мазуков полагают, что для наличия умысла необходимо осознание общественной опасности деяниям. Другие (Кулыгин В.В., Назаренко Г.В.) отдают приоритет признаку осознания уголовной противоправности. Третьи считают необходимым для умысла совместное осознание общественной опасности и уголовной противоправности.
В соответствии с уголовным законодательством ключевым признаком умысла обоснованно признается осознание общественной опасности деяния, поскольку уголовная противоправность не является ни признаком умысла, ни признаком состава преступления, ее осознание не имеет решающего значения для установления умысла: она может осознаваться или не осознаваться, но на констатацию умысла влияет именно акт осознания общественной опасности деяния.
Весьма распространено мнение, согласно которому случаи осознания общественной опасности и уголовной противоправности деяния совпадают, для обоснования данного утверждения обычно ссылаются на то, что два этих свойства преступления соотносятся как содержание и форма, поэтому осознание одного из них предполагает тем самым осознание другого и наоборот. Здесь следует отметить, что общественно опасное деяние не тождественно уголовно противоправному деянию, равным образом и осознание общественной опасности деяния не тождественно осознанию его уголовной противоправности.
Как указывает А.И. Рарог, «Осознание общественной опасности деяния не тождественно осознанию его противоправности, т.е. запрещенности уголовным законом. В подавляющем большинстве случаев при совершении умышленных преступлений виновный осознает их противоправность. Однако закон не включает осознание противоправности совершаемого деяния в содержание этой формы вины, поэтому преступление может быть признано умышленным и в тех (весьма редких) случаях, когда виновный не осознавал противоправность совершенного деяния».
Поэтому из положения о том, что преступное деяние является общественно опасным и одновременно уголовно противоправным, нельзя делать вывод о том, что осознание именно общественной опасности деяния означает тем самым и осознание уголовной противоправности деяния.
Одной из составляющих интеллектуального элемента умысла является предусмотренный УК РФ признак предвидения наступления общественно опасных последствий. Его выделение в конструкции умысла имеет значение в отношении только тех преступлений, для признания которых оконченными требуется наличие определенных последствий (преступления с материальными составами).
По мнению А.И. Рарога, «предвидение — это отражение в сознании тех событий, которые обязательно произойдут, должны или могут произойти в будущем. Оно означает мысленное представление виновного о том вреде, который причинит или может причинить его деяние объекту посягательства. При прямом умысле предвидение включает, во-первых, представление о фактическом содержании предстоящих изменений в объекте посягательства, во-вторых, понимание их социального значения, т.е. вредности для общества, в-третьих, осознание причинно-следственной зависимости между действием или бездействием и общественно опасными последствиями».
Б.С. Никифоров и А.И. Плотников отмечают, что «предвидение следует рассматривать как разновидность или одно из проявлений сознания, то есть сознание, обращенное в будущее». Если понятие осознания акцентирует внимание на интеллектуальном восприятии свойств деяния, проявляющихся в настоящем, то предвидение – на интеллектуальном восприятии свойств деяния, которые проявляются лишь в будущем. Тесная взаимосвязь осознания и предвидения является причиной того, что по вопросу об их соотношении в рамках интеллектуального элемента умысла часто высказываются противоположные мнения. С.В. Дубовиченко считает, что именно сознание является первичным, без него предвидение невозможно: «Осознание общественной опасности своих действий лежит в основе предвидения возможности наступления общественно опасных последствий. Не осознав характер причины, нельзя осознать характер результата». В.А. Нерсесян, напротив, полагает, что «сознавать общественную опасность деяния можно лишь при предвидении общественно опасных последствий, поэтому не предвидение производно от сознания общественной опасности, а наоборот».
Последний подход представляется более обоснованным. Объективное соотношение, согласно которому действие, приводящее к последствию, всегда имеет место раньше самого последствия, нельзя автоматически применять к вопросу о соотношении не причины и следствия, а осознания общественной опасности деяния и предвидения общественно опасных последствий.
Первичность первого по отношению ко второму и производность второго от первого являются кажущимися и связаны либо с хронологическим аспектом существования отражаемых ими обстоятельств, либо с соотношением самих психологических феноменов осознания и предвидения, первый из которых часто наделяют родовыми чертами по отношению ко второму. В логическом же плане осознание общественной опасности деяния есть центральный признак умысла, и выступает как определенный результат, который всегда является производным от осознания (предвидения) самого наличия и социального значения всех обстоятельств (в том числе последствий), отраженных в признаках состава преступления. Действие не может считаться осознанным, поскольку если не осознано было существенное последствие или результат этого действия.
Предвидение неизбежности наступления преступных последствий означает, что сознанием лица при данных обстоятельствах исключаются какие-либо факторы, в силу которых такие последствия могут не наступить.
К примеру, приговор по делу об убийстве группой лиц оставлен без изменения, так как оснований для признания назначенных осужденным наказаний явно несправедливыми вследствие суровости и для их смягчения не имеется. Смерть М. наступила результате совместных и согласованных действий Багаева и Онькова, что однозначно свидетельствует об осознании виновными общественной опасности своих действий, предвидении неизбежности наступления общественно опасных последствий и желании их наступления.
По сути, предвидение неизбежности последствий очень сильно напоминает заведомое осознание фактических обстоятельств деяния. Такое предвидение является характерным именно для прямого умысла. Это связано с тем, что действующее с прямым умыслом лицо активно желает наступления преступных последствий и делает для их достижения все необходимое, поэтому у него обычно имеется субъективное представление именно о неизбежности их наступления. Однако из этого не следует, как отмечает С.В. Скляров, что «для прямого умысла характерно предвидение только неизбежности или высокой вероятности наступления последствий.»
В природе прямого умысла нет ничего, что исключало бы его наличие при последствиях, которые представляются не неизбежными, а лишь возможными в данных обстоятельствах. Человек, страстно желающий смерти своего врага, будет действовать с прямым умыслом, на убийство не только когда стреляет последнему в висок, в упор, но и когда стреляет по убегающему врагу на значительном расстоянии, предвидя не неизбежность, а лишь некоторую возможность наступления его смерти.
В отличие от неизбежности, предвидение возможности наступления преступных последствий имеет место, когда субъект сознает, что своим поведением он создает такие условия, при которых в данном случае эти последствия могут наступить, но могут и не наступить; на них могут повлиять другие условия, которые не зависят от виновного.
Существенным здесь является то, что возможность наступления последствий, которую предвидит лицо, является именно реальной, а не абстрактной. В связи с этим умысел как отношение лица к реально возможным последствиям его действий следует отличать от надежды как отношения лица к абстрактно возможным последствиям его действий. Так, если человек в сумерках, на большом расстоянии и из старого пистолета стреляет в своего врага, то смерть последнего будет все же вполне реальна. Однако в таком примере, когда человек покупает своему врагу путевку на курорт, думая, что тот утонет в море, нет причинной связи последствий с деянием, а есть лишь абстрактная возможность последствий, поэтому нет и умысла на их причинение, а есть лишь надежда на их наступление.
В целом предвидение неизбежности или возможности наступления общественно опасных последствий при умысле связано с таким признаком состава преступления, как причинная связь. Предвидение последствий всегда предполагает ее осознание. Поэтому осознание причинной связи, как и предвидение последствий, когда они предусмотрены составом преступления, следует относить к предметному содержанию умысла. В то же время в теории уголовного права такими учеными, как Е.В. Ворошилин, Г.А. Кригер признается, что «для умысла не требуется точного представления о механизме развития причинной связи, а достаточно его осознания лишь в общих чертах». Поэтому, например, при убийстве сознанием лица могут и не охватываться такие детали, что пуля попадет именно в сердце или в голову, потерпевший умрет немедленно или через несколько часов и т.д. Для наличия умысла главным будет являться предвидение того, что в результате таких действий наступит смерть.
После рассмотрения интеллектуального момента прямого умысла следует обратить внимание на характеристику волевого момента прямого умысла.
В отличие от интеллектуального отношения, волевое отношение при умысле описывается путем указания только на необходимый минимум признаков. Законодатель исходит из того, что при осознании общественно опасного характера деяния в целом не нужно дифференцировать волевое отношение к различным обстоятельствам, а достаточно установить его к тому фактическому обстоятельству, в котором наиболее полно выражается общественная опасность деяния. Как отметил А.И. Рарог, «волевое содержание умысла… определяется отношением к главному объективному элементу деяния, который в концентрированном виде выражает общественную опасность деяния в целом. Такими главными, определяющими признаками являются действие (в преступлениях с формальным составом) и последствие (в преступлениях с материальным составом)».
Волевой элемент прямого умысла определяется в ч. 2 ст. 25 УК РФ в отношении преступлений с материальными составами и обозначается через желание наступления общественно опасных последствий. При анализе данного признака важно точно установить как психологический смысл понятия желания, так и его специфику в уголовном праве. Исходя из того, что желание всегда направлено на определенный предмет как цель, психолог С.Л. Рубинштейн определяет его как «целенаправленное стремление», подчеркивая при этом, что «желаемое человек осознает как то, к чему он стремится, как цель стремления».
Следует отметить, что законодательное выражение волевого содержания прямого умысла именно через понятие желания является не совсем корректным с учетом психологического смысла последнего. При рассмотрении процесса формирования умысла, желание представляет собой только одну из стадий волевого акта в психике человека.
Оно часто соединяется с воображением и сопровождается мечтами, становясь пожеланием, но не претворяется в действие. По мнению С.Л. Рубинштейна, «в подлинно волевой акт желание переходит лишь, когда имеет место устремленность не просто на предмет желания, а на овладение им, когда желанны не только сама по себе цель, но и действия, которые к ней приводят». Именно такое состояние, возникающее на основе желания и обозначаемое в психологии понятием «хотение», в большей мере соответствует волевому настрою лица при наличии у него прямого умысла, что необходимо учитывать.
Следует подчеркнуть, что предметом желания при прямом умысле выступает именно последствие, предусмотренное составом преступления.
Г.В. Назаренко, заменяя предмет волевого отношения, приходит к выводу о том, что «прямой умысел может быть связан и с не желанием, имея в виду то, что желание достичь запрещенного результата есть вместе с тем и не желание соблюдать запрет на его причинение». Однако такая замена понятий не соответствует законодательному определению умысла, она переносит акцент, но не меняет сути, поскольку волевой элемент прямого умысла определяется в УК РФ отношением именно к общественно опасному последствию, наступление которого всегда является желаемым при данном виде умысла.
Обстоятельства совершения преступлений отличаются многообразием, поэтому большое практическое значение для установления желания как признака прямого умысла имеет решение вопроса о том, когда именно оно может иметь место.
Ю.А. Демидов, Б.С. Никифоров, А.И. Рарог выделяют в общей сложности четыре типичные ситуации, в которых общественно опасные последствия являются предметом желания человека.
- Первая ситуация заключается в том, что желание преступных последствий будет реализовано тогда, когда оно выступает в качестве конечного результата виновного, т.е. цели его действий. Последствия в данном случае являются непосредственным результатом действий и связываются в сознании лица с тем мотивом, который побуждает его к совершению преступления. При достижении таких последствий человек испытывает чувство внутреннего удовлетворения (убийство из ревности, повреждение автомобиля как месть его владельцу, кража голодным человеком продуктов питания и т. д.).
- Вторая ситуация характеризует наступление общественно опасного последствия не в виде цели, а является лишь необходимым средством для достижения конечной цели, которая может быть преступной (убийство инкассатора для хищения перевозимых им денег) либо непреступной (убийство для занятия должности потерпевшего). Будучи средством достижения поставленной цели, преступное последствие устраняет препятствия на пути к главному последствию и само может рассматриваться как частная или подчиненная цель.
Как отмечает А.И. Рарог, «включение специальной цели в субъективную сторону конкретного преступления свидетельствует о целенаправленном характере деяния, которое в этом случае служит не самоцелью, а способом достижения того конечного результата, который и является целью. Этот результат, а также само деяние и его общественно опасные последствия как способ достижения поставленной цели являются для субъекта преступления желаемыми. Поэтому следует констатировать, что специальная цель деяния совместима только с прямым умыслом. Ни неосторожные преступления, ни преступления с альтернативной формой вины, ни даже преступления, совершение которых возможно с любым видом умысла, никогда не включают в свой состав специальной цели, сформулированной законодателем».
- Третья ситуация заключается в определенном этапе в преступных действиях. Желание наступления общественно опасных последствий также имеет место, если они представляют собой определенный этап на пути к достижению конечной цели виновного. Это особенно характерно для продолжаемых преступлений, когда, например, получение небольшой суммы денег может являться одним из нескольких этапов получения взятки в крупном размере.
- Четвертый случай состоит в желаниях преступных последствий, когда они являются неизбежными побочными последствиями действий субъекта и неразрывно связаны с тем результатом, к которому он стремится. Например, преступник взрывает автомобиль, где помимо его врага находится другое лицо, смерть которого наступает одновременно. И хотя преступник преследует главную цель — смерть его врага, желание этого последствия будет распространяться и на неразрывно связующим смерть другого лица, неизбежность которой предвидел преступник. Необходимо отметить, что данный случай получил в литературе далеко не однозначную оценку, поскольку непосредственно связан с проблемой определения волевого отношения к неизбежным побочным последствиям, фактически она лежит на стыке интеллектуального и волевого элементов умысла и сводится к решению вопроса о том, может ли отсутствовать желание общественно опасных побочных последствий при предвидении неизбежности их наступления.
В литературе высказывались различные мнения по данному вопросу, одни полагают что, предвидение неизбежных побочных последствий совместимо с волевым элементом как прямого, так и косвенного умысла; другие, напротив, рассматривали предвидение неизбежности наступления последствий как признак именно прямого, а не косвенного умысла. УК РФ не указывает при описании косвенного умысла на предвидение неизбежности общественно опасных последствий, прямо относя такое предвидение к признакам только прямого умысла, что представляется правильным.
Таким образом, понятие прямого умысла содержит в себе различные признаки, уяснение которых позволяет правильно применить правильную терминологию в процессе квалификации преступления. Характерное для умысла положительное волевое отношение к общественно опасным последствиям проявляется при прямом умысле в виде желания их наступления, которое может быть установлено в случаях, когда последствие выступает как конечная цель, как средство или этап достижения конечной цели либо является неизбежным побочным последствием действий субъекта и неразрывно связано с достижением его цели.