Содержание
Введение
Глава I. Теоретическое обоснование проблемы особенности эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей
1.1. Понятие личностные установки «альтруизм» и «эгоизм»
1.3.Исследования личностных установок матерей
1.4. Особенности эмоциональной сферы детей 5-7 лет
1.5. Влияние личностных установок матерей на эмоциональную сферу детей 5-7 лет
Глава II. Экспериментальное изучение особенностей эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей
2.1. Программа исследования
2.2. Анализ и интерпретация результатов исследования
Введение
Цель исследования: изучение особенностей эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей.
Объект исследования: матери и их дети 5-7 лет.
Предмет исследования: личностные установки «альтруизм-эгоизм»; эмоциональная сфера детей 5-7 лет
Гипотеза исследования: мы предполагаем, что на особенности эмоциональной сферы детей 5-7 лет будут оказывать влияние личностные установки матерей, а именно:
- дети 5-7 лет, чьи, матери обладают альтруистической установкой, будут хорошо понимать причины эмоциональных переживаний человека, будут менее тревожными, чем дети 5-7 лет, чьи матери обладают эгоистической установкой.
Задачи исследования:
- провести теоретический анализ по психолого-педагогической литературе по проблеме особенностей эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей;
- провести эмпирическое изучение особенностей эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей;
- проанализировать полученные в исследовании данные;
- сделать вывод
- рекомендации для матерей обладающих личностной установкой эгоизм
Эксперимент по изучению особенностей эмоциональной сферы детей 5-7 лет в зависимости от личностных установок матерей проводился на базе ДОУ №.104 г.Сыктывкара. В исследовании принимали участие 40 матерей и их дети в количестве 40 воспитанников, посещающие ДОУ № 104. Структура дипломной работа состоит из введения, двух глав, выводов, заключения, списка использованной литературы и приложений.
1. Теоретическое обоснование проблем особенностей изучения эмоциональной сферы детей, и матерей с личностными установками
Большинство исследователей соглашаются с тем, что материнство является социальной ролью женщины, а конкретные модели материнства постоянно претерпевают изменения, соответствующие изменениям в самих общественных отношениях, следовательно, изменяется отношение женщины к своей роли матери.
Генезис материнских качеств подробно изучается в контексте взаимоотношений женщины со своей собственной матерью в детстве (В.И. Брутман, Г.Г. Филиппова) и в контексте реального взаимодействия женщины со своим ребенком в процессе ухода за ним (Р.Ж. Мухамедрахимов). В периоды беременности и актуального взаимодействия с ребенком женщина может выстраивать свою сеть социальных контактов, которая способна компенсировать влияние негативных факторов, служить «буфером стресса» и способствовать росту удовлетворенности родительством.
Е.И. Захарова [2,26] отмечает, что у женщин во время беременности происходит сужение идентичности к семейному кругу; отношение к родственникам становится более избирательным (предпочтение отдается родителям и свекрови); женщина выделяет из своего окружения тех людей, которые будут ей реально помогать, важны и значимы для ребенка.
Итак, важным фактором развития материнских качеств является влияние ближайшего социального окружения, в том числе в форме психологической поддержки, получаемой от него матерью. «Мать способна отдаться заботам о младенце, если сама чувствует себя в безопасности; если уверена в любви отца ребенка и всей семьи; если чувствует себя органично принятой во все более расширяющихся вокруг семьи сферах, которые и составляют общество», — писал Д. Винникотт.
Существуют несколько моделей, описывающих уровни окружения, с которым взаимодействует диада «мать-дитя» (И.С. Кон, Л.Ф. Обухова и О.А. Шаграева, Р.В. Овчарова, и др.). Все они в той или иной форме выделяют широкий социокультурный контекст, собственную семью женщины и ее ближайшее окружение (родительскую семью, друзей, специалистов, работающих с семьей). Однако описание семьи по жестким фиксированным параметрам родства (например, при помощи генограммы) не позволяет учитывать психологическую поддержку и социальную помощь, получаемую матерями из других источников: от подруг, коллег, крестных и т.д. Но и выделение значимых для женщины лиц, не являющихся ее родственниками, не всегда дает полную картину получаемой ею поддержки. Может существовать распределенный субъект поддержки — группа людей, каждый из которых не связан эмоционально близкими отношениями с получателем поддержки, но делает свой вклад в обеспечение его благополучия (соседи, религиозная община).
В российской практике социальные службы часто делают выводы о способности или неспособности женщины воспитывать своего ребенка, опираясь на формальные критерии (наличие мужа, источников официального дохода и др.). При этом психологическая поддержка и социальная помощь, которую мать получает из других источников, может оставаться неучтенной. Важно, чтобы психолог, особенно работающий с матерями группы риска, мог помочь им в поиске альтернативных источников поддержки, не ограничиваясь нуклеарной моделью семьи.
Психологическая поддержка, получаемая матерью от социального окружения, может иметь и негативные аспекты. Сюда входят различные формы нарушения психологического пространства личности (непрошенные советы, оценки), а также невыполненные обещания, которые приводят к конфликтам. Поддержка может быть неадекватна изменяющимся в соответствии с быстрыми темпами роста ребенка потребностями матери (матери новорожденного нужна иная поддержка, нежели матери годовалого ребенка) или оказываться не в той форме, в которой она действительно нужна адресату, что приводит к усугублению стресса [10,64]. Некоторые типы поддержки могут приносить вред из-за специфики самой социальной сети контактов или из-за того, что поддержка подкрепляет деструктивные формы поведения.
Детско-родительские отношения являются одним из ключевых факторов развития личности ребенка, причем особое значение имеют родительские установки на воспитание. Как правило, под родительскими установками понимается система эмоционального отношения к ребенку, восприятие ребенка родителем и способов — поведения с ним. В отечественных и зарубежных исследованиях им уделяется большое внимание (В Н. Белкина, 1997; М.В. Ермолаева, 2000; М.В. Лисина, 1987; A.A. Бодалев, В.В. Столин, 1989; S. Brody, 1956).
В основном поиски авторов сосредоточены на выявлении различных аспектов влияния материнских установок на психическое развитие детей. Так, в частности, относительно периода раннего детского возраста, исследования4 А.Н. Леонтьева ( 1948) и Д’.Б. Эльконина (1960) показали, что психическое развитие ребенка во многом определяется эмоциональным контактом и особенностями сотрудничества с родителями.
В период совместно-разделительной деятельности матери и ребенка у женщины уже сформирован определенный стиль эмоционального взаимодействия с младенцем, закреплена операционально-поведенческая сторона материнства, построенная с учетом наличия ребенка жизненная ситуация. Дальнейшее наполнение материнской сферы происходит в связи с заботой и уходом за ребенком в процессе его развития, выработкой стилей воспитания, проживанием ситуаций, требующих от матери реализации ее функции как объекта привязанности ребенка.
Очередным периодом становления материнства, является возникновение интереса к ребенку как к личности, и осуществляется приходится на втором году жизни ребенка. В этот период функции матери усложняются необходимостью изменения отношений к ребенку. Материнское отношение должно сочетать теперь обеспечение безопасности и предоставление самостоятельности. Поэтому формирование гармоничного материнского отношения в этом периоде зависит от степени чувствительности матери к потребностям и проблемам ребенка, а также наличия у нее мотивации участия в игровой деятельности, и интереса к способам постановки и решению ребенком игровых задач.
Постоянное участие матери в жизни ребенка, с одной стороны, и, предоставление ему возможности быть инициатором в своих мотивах и действиях с другой, способствуют развитию и поддержанию эмоциональной близости в отношениях, наблюдению личностных изменений ребенка, интересу матери к его индивидуальному, самостоятельному пути развития. Только устойчивое доминирование ценности ребенка и адекватный стиль эмоционального материнского отношения, способны обеспечить возможность развития личностного отношения к ребенку и поддержания его эмоционального благополучия в жизненных ситуациях.
Особенности эмоционального взаимодействия матери и ребенка оказывают огромное влияние на формирование личности ребенка, его психическое и социальное развитие. Так, нарушение эмоционального контакта с родителем, отсутствие эмоционального принятия и эмпатического понимания тяжело травмирует психику ребенка [1,37].
При этом ведущая роль в развитии детско-родительских отношений отводится общению матери и ребенка. Взрослый не только раскрывает ребенку содержание человеческой культуры, но и способствует процессу вхождения в нее, подкрепляя усилия ребенка, направляя, поддерживая и корректируя их. При этом эмоциональная составляющая взаимодействия играет решающую роль. Особенно важными оказываются внимание, чувствительность к ребенку, эмоциональная поддержка. Характер взаимоотношений с матерью определяет эмоциональное состояние ребенка, через которое преломляется восприятие им окружающего мира: родителей, дома, самого себя. Если окружающий мир представляется ребенку отталкивающим, враждебным по отношению к нему, то возникает тревожность, беспокойство, угнетающее познавательную активность, коммуникативную потребность.
Родительский стиль общения, особенно его эмоциональный компонент, оказывает решающее влияние на развитие личности дошкольника (Лисина М.И., Запорожец А.В., Захаров В.И., Спиваковская А.С., Мухина В.С., Галигузова П.Н., Смирнова Е.О. и др.), а эмоциональное отношение матери к ребенку как компонент родительского стиля общения присутствует в классификациях Е.А. Личко, А.И. Захарова, Э. Г. Эйдемиллера и др.
А в работах А.С. Спиваковской, Е.И. Захаровой, М.И. Лисиной и др. эмоциональному отношению матери к ребенку придается особое значение в онтогенезе. При этом эмоциональное отношение матери рассматривается как ведущее условие базового доверия к миру, основа личностной стабильности, эмоциональной устойчивости и социального развития ребенка.
Е.И. Захарова выделяет три содержательных блока эмоционального взаимодействия матери с ребенком: чувствительность, эмоциональное принятие, поведенческие проявления эмоционального взаимодействия.
«Безусловное» принятие матерью ребенка рассматривается как ведущая характеристика эмоционального отношения матери к ребенку, главное условие формирования базового доверия к миру, основа личной стабильности, эмоциональной устойчивости и социального развития ребенка[9]. «Безусловное» принятие означает отношение к ребенку как к субъекту, предполагает признание самоценности ребенка, его индивидуальности, и права «быть самим собой».
В работах В.В. Юстицкого, Д.Н. Исаева, Е.А. Личко «безусловному» принятию ребенка чаще всего противопоставляется эмоциональное отвержение.
В трудах Ю.Б. Гиппенрейтер введено понятие «условного» принятия. Ребенка любят, когда он послушен, не доставляет хлопот и неприятностей, хорошо себя ведет, т.е. отвечает требованиям и ожиданиям родителей. Условное принятие используется родителями как эмоционально положительное подкрепление правильного, с точки зрения родителей, поведения ребенка.
В случае поведения ребенка, не отвечающего требованиям и ожиданиям родителей, положительный эмоциональный фон общения, «поток любви» прерывается или становится негативным. Таким образом, принятие становится «условным», эмоционально положительное отношение к ребенку проявляется при определенных условиях [4;9].
Таким образом, эмоциональное взаимодействие матери и ребенка — очень сложный и многогранный процесс, способный оказывать влияние на развитие личности ребенка. Поэтому важно изучать особенности данного рода взаимодействия между матерью и ребенком, с целью проведения коррекционной работы для налаживания эмоционального контакта матери с ребенком и дальнейшего благоприятного психического и личностного развития ребенка.
1.1 Понятие личностные установки «альтруизм-эгоизм»
В исследованиях последних лет акцент смещается в сторону изучения развития самих материнских установок женщины. Проведенное нами исследование направлено на рассмотрение специфики материнских установок женщин, имеющих детей в возрасте 5-7 лет. Мы выделяем этот период в связи с тем, что младший дошкольный возраст — является сензитивным для развития и начала формирования многих психических структур (эмоциональных, когнитивных, личностных и социальных). Обозначается этот период как «кризисный» (Л.С. Выготский, 1931; Д.Б. Эльконин, 1960 и др.), подразумевающий изменения в структуре личности ребенка, его социальных отношениях (в первую очередь с матерью). Отметим, что в младшем дошкольном возрасте мать оказывает сильное влияние на развитие личности ребенка в целом.
Поскольку как в отечественной, так и в зарубежной социально-психологической науке проблема альтернативы связки «альтруизм-эгоизм» и коллективистской идентификации личности остается слабо разработанной в теоретическом плане, вполне закономерным выглядит практически полное отсутствие эмпирических исследований по данной проблематике. Причем, если альтруизм, несколько расширительно, на наш взгляд, определяемый как «…действия, связанные с добровольным оказанием помощи человеку в отсутствие ожиданий, что они повлекут за собой какие-либо вознаграждения, за исключением разве что ощущения совершения доброго дела»1, достаточно давно является объектом многочисленных, в том числе и экспериментальных, исследований в зарубежной социальной психологии, то эгоизм, как правило, рассматривается чаще всего в основном с философских и этических позиций [12;82].
При этом, нередко рассуждения тех или иных авторов на данную тему носят откровенно морализаторский и, более того, ханжеский характер. К сожалению, в последние годы эта тенденция приобрела наиболее устойчивый характер именно в отечественной психологии и смежных с ней дисциплинах в связи с появлением таких специфических, но при этом претендующих на универсальность, течений, как «духовно-ориентированная психология», «православная психология» и т. п.
Наибольший объем релевантных эмпирических данных по проблеме центрации личности на собственных интересах накоплен в рамках психоаналитического подхода. Хотя традиционно изучаемый в психоанализе нарциссизм и эгоизм не являются идентичными понятиями, в своих феноменологических проявлениях они, безусловно близки. Так, в одной из первых психоаналитических работ, целиком посвященных проблеме нарциссизма «Комплекс Бога», ее автор Э. Джонс «…описал тип человека, характеризующийся эксгибиционизмом, отчужденностью, эмоциональной недоступностью, фантазиями о всемогуществе, переоценкой своих творческих способностей и тенденцией осуждать других». … Он описывал этих людей как личностей, находящихся в континууме душевного здоровья — от психотика до нормального, отмечая, что «когда такой человек становится душевно больным, он ясно и открыто демонстрирует бред, что действительно является Богом». В этой связи, как отмечает Н. Мак-Вильямс, «в отличие от антисоциальных личностей, проблемы которых очевидны и достаются обществу дорогой ценой и поэтому вдохновляют на научные исследования психопатий, нарциссические индивидуумы совершенно различны, часто неуловимы в своей патологии и наносят не столь явный вред обществу.
Преуспевающие нарциссические личности (в плане денег, социально, политически, в военном отношении и т. д.) могут вызывать восхищение и желание соперничать с ними. Внутренняя цена нарциссического голода редко доступна восприятию наблюдателя, и вред, наносимый другим при преследовании нарциссически структурированных проектов, может рационализироваться и объясняться как естественный и неизбежный продукт конкуренции: Лес рубят — щепки летят…» [12;84].
Если же все-таки попытаться отделить собственно эгоизм от нарциссизма, то, прежде всего следует отметить тотальную зависимость нарциссической личности от мнения окружающих. Несмотря на то, что собственные интересы для таких индивидов безусловно стоят на первом месте, в то время как интересы окружающих игнорируются, они предельно озабочены тем, как они при этом выглядят. Социальное окружение в данной схеме служит своего рода «зеркалом», в котором нарциссическая личность постоянно ищет подтверждение собственной исключительности и грандиозности. Это обусловлено, как правило, неблагополучным разрешением второго базисного кризиса психосоциального развития и типичным отчуждением этой стадии — патологическим самоосознованием. Этот вывод Э. Эриксона получил подтверждение в современных исследованиях, проводившихся в рамках классической психоаналитической парадигмы. Как отмечает Н. Мак-Вильямс, «в клинической литературе постоянно подчеркиваются стыд и зависть в качестве главных эмоций, ассоциированных с нарциссической организацией личности.
Субъективный опыт нарциссических людей пропитан чувством стыда и страхом почувствовать стыд. Первые аналитики недооценивали силу данной эмоциональной установки, часто неправильно истолковывая ее как вину и делая интерпретации, ориентированные на вину (эти интерпретации пациенты воспринимали как неэмпатические). Вина — это убежденность в том, что ты грешен или совершил злодеяние; она легко концептуализируется в понятиях внутреннего критикующего родителя или супер-Эго. Стыд — это чувство, что тебя видят плохим и неправым; наблюдатель в этом случае находится вне собственного “Я”. Вина создается чувством активной возможности совершения зла, тогда как стыд имеет дополнительное значение беспомощности, уродства и бессилия.
В отличие от нарциссизма, эгоизм сам по себе не предполагает подобной внутренней уязвимости и тотальной зависимости от внешнего субъекта. В этом смысле его правомерно рассматривать как гораздо более универсальное и, мало того, здоровое явление, являющееся производным от изначально присущего всем людям чувства самосохранения. Индивид с отчетливо выраженной эгоистической личностной направленностью (если он при этом не страдает нарциссизмом) зависит не от внешней а, напротив, от внутренней оценки, его интересует сравнение себя не с социальным окружением, а определенными внутренними представлениями об успешности, должном поведении и т. п., присущими идеальному «Я» [12;85].
Именно по этой причине, если вернуться к рассмотрению связки «альтруизм-эгоизм» как единого биполярного континуума, при всей внешней схожести проявлений эгоизма и нарциссизма, нарциссические личности оказываются как правило, неспособны к помощи другим, если подобные действия связаны с реальными серьезными усилиями и риском, а также не сулят публичного признания. В то же время, как показывает ряд исследований, эгоистические мотивы нередко лежат в основе типично альтруистических поступков. Примером подобного рода может служить исследование проведенное группой американских социальных психологов в 80-е гг. прошлого века. Они «…провели обстоятельные интервью с 32 добровольцами, ранее проявившими активность в предотвращении опасных криминальных эпизодов, таких как ограбления банка, вооруженные нападения и уличные грабежи. Реакции этих “добрых самаритян” сопоставлялись с реакциями сходной по полу, возрасту, образованию и этническому происхождению группы лиц, также бывших свидетелями аналогичных эпизодов, но не предпринявших попыток вмешаться». Наиболее важным в контексте рассматриваемой проблематики результатом опроса оказалось то, что «… по сравнению с людьми, не пытавшимися вмешаться, «добрые самаритяне» чаще отмечали свою физическую силу, агрессивность и принципиальность. Они также превосходили их в боевых навыках или умениях оказывать первичную медицинскую помощь. В своем решении прийти на помощь жертве они руководствовались не столько гуманистическими соображениями, сколько представлениями о собственной способности и ответственности, основанных на их опыте и физической силе»1.
Еще более наглядные результаты были получены в ходе предпринятого М. Шнайдером и А. Омто исследования мотивов участия в добровольческой деятельности, связанной с оказанием помощи больным СПИДом. При этом исследователи пытались установить причины, по которым одни добровольцы занимаются такой альтруистической деятельностью в течение длительного времени, а другие достаточно быстро покидают движение. Оказалось, что одним из наиболее значимых факторов такого рода являются «первоначальные причины, побудившие людей включиться в добровольческую деятельность…». При этом «большинство индивидов, которые называли в качестве причин улучшение самооценки и самосовершенствование, продолжали ею заниматься и по прошествии одного года. Исследователи полагают, что эти несколько «эгоистические» желания — лучше относиться к себе и узнать больше о СПИДе — по-видимому, больше помогают сохранять приверженность добровольческой деятельности на протяжении времени». В целом, как считают Ш. Тейлор и его коллеги, «эти и другие исследования говорят о сложном характере причин добровольческой деятельности, которые нередко сочетают в себе как подлинный альтруизм, так и преследование личных интересов. Желание оказать помощь людям и выражение приверженности своим внутренним ценностям служат важными причинами участия человека в добровольческой деятельности. Однако она также содержит в себе благоприятную возможность приобрести новые умения, познакомиться с новыми людьми и улучшить представление о себе самом» [13;40].
Из сказанного ясно, что биполярный континуум «альтруизм — эгоизм» требует дальнейшего серьезного изучения в логике диалектического подхода к данному явлению. При этом совершенно недопустимыми являются попытки подмены такого рода исследований умозрительными оценочными интерпретациями достаточно сложной социально-психологической реальности, в основе которых, как правило, лежат религиозные догматы в предельно упрощенной волюнтаристской трактовке, обусловленной очередным идеологическим заказом.
Практический социальный психолог в качестве одной из своих собственно профессиональных задач должен видеть, с одной стороны, разрушение тех социально-психологических условий, которые способствуют формированию как эгоизма, так и альтруизма (особенно в форме болезненно-экзальтированного самопожертвования), а с другой — создание и развитие такой формы взаимодействия, которая бы обязательным условием успешности подразумевала подлинное сотрудничество, в процессе реализации которого складывается такая личностно-ценностная ориентация, как коллективисткая идентификация.
Важным остается следующий вопрос: какую роль материнские установки женщин играют в формировании эмоциональной, познавательной, личностной и социальной развития их детей. В связи с этим нам представляется актуальным исследование специфики взаимосвязи материнских установок женщин, воспитывающих детей младшего дошкольного возраста, с разными сторонами психического развития этих детей. В научной литературе проблема социально – психологичекой установки личности рассматривалась в работах Д.Н.Узнадзе, А. Надирашвили, Г. Олпорта, П.Н. Шихирева, В.А. Ядова и др. Разработкой вопроса о предпочитаемых переживаниях занимался Б.И. Додонов, составивший свою классификацию эмоций.
Однако, проблема изучения связи социально – психологической установки личности (альтруизм — эгоизм) с предпочитаемыми переживаниями в зрелом возрасте заявляется впервые. Таким образом, актуальность изучения данной проблемы обусловлена: недостаточной научно – теоретической разработанностью проблемы социально – психологической установка личности (альтруизм — эгоизм) и ее связи с предпочитаемыми переживаниями в зрелом возрасте.
Анализ научной литературы позволяет заключить, что проблема установки в психологии является предметом споров, не существует однозначного определения данного понятия. Так, экспериментально изучая различного рода иллюзии, Д. Н. Узнадзе стал автором оригинальной теории установки. В процессе исследований он пришел к выводу, что решающая роль в их возникновении принадлежит так называемой установке. Он подчеркивал, что установка это «целостное состояние субъекта», его целостная направленность в определенную сторону, на определенную активность. Согласно концепции Узнадзе в случае «наличия какой-нибудь потребности и ситуации ее удовлетворения в субъекте возникает специфическое состояние, которое можно охарактеризовать как установку – склонность, направленность, готовность к совершению определенной деятельности, направленной на удовлетворение актуальной потребности». Таким образом, установка, выражает готовность человека к активности, определяет его направленность и избирательность поведения.
Установка как динамическое состояние включает в себя как момент мотивации, так и момент направленности [13;42].
По мнению Д. Н. Узнадзе установка регулирует поведение на двух уровнях регуляции психической активности: бессознательном и сознательном. Поведение на бессознательном или импульсивном уровне осуществляется на основе импульсивной (моментной) установки практического поведения целостного состояния индивида, которое возникает под действием ситуации, с одной стороны, и импульсов актуализированной потребности – с другой. Условиями такого поведения являются наличие потребности и ситуации ее реализации. На сознательном уровне наличная ситуация становится предметом познания субъекта. Этот процесс Узнадзе назвал объективацией. Необходимость в ней возникает при задержке удовлетворения актуальной потребности в связи с изменившейся обстановкой, в результате чего перед субъектом встает вопрос о дальнейшей программе поведения. Ведущая роль при этом переходит от установки к «активированному на основе объективации мышлению».
Иными словами, возникшая перед индивидом проблемная ситуация требует от него потребности познания (объективации) ее. Результатом объективации становится установка теоретического поведения или установка познания, которая составляет основу теоретической, познавательной деятельности субъекта. [13;48] А. Надирашвили – ученик Узнадзе – выделил еще один – социальный уровень психической активности, осуществляемый на уровне личности. В этом случае источником социального поведения личности, являются социальные установки (установки социального поведения), формирующиеся на основе социальных потребностей и воображенного приемлемого поведения. Социальные установки фиксируются в самосознании личности, в его «психологическом автопортрете». Все это позволяет рассматривать установку в качестве основной общепсихологической характеристики личности.
По мнению другого ученика Узнадзе – А. С. Прангишвили, с помощью понятия установки можно преодолеть понимание личности как некоторого конгломерата ее свойств и внести в исследование личности целостный и динамический подход. Как отмечает Шихирев П.Н., понятие социальной установки было введено в 1918 г. Томасом и Знанецким. Они определяли ее как психологический процесс, рассматриваемый в отношениях к социальному миру и взятый прежде всего в связи с социальными ценностями. «Ценность, — говорили они, — есть объективная сторона установки. Следовательно, установка есть индивидуальная (субъективная) сторона социальной ценности». Томас и Знанецкий неоднократно подчеркивали значение для понимания социальной установки того факта, что «она по своему существу остается чьим-то состоянием».
В этом определении социальная установка представлена как психологическое переживание индивидом значения или ценности социального объекта. Она функционирует одновременно как элемент психологической структуры личности и как элемент социальной структуры, поскольку содержание психологического переживания определяется внешними, локализованными в социуме объектами. [27, с. 69 — 72] Будучи обращенной одной своей гранью к социологии, а другой — к психологии, объединяя аффекты, эмоции и их предметное содержание в единое целое, социальная установка представлялась именно тем понятием, которое, казалось, могло лечь в основу теоретического объяснения социально значимого поведения.
Наиболее четко компоненты структуры определил несколько позже (1960 г.) Д. Кац: «Установка есть предрасположенность индивида к оценке какого-либо объекта, его символа или аспекта мира индивида как положительного или отрицательного. Мнение является вербальным выражением установки, но установки могут выражаться и в невербальном поведении. Установки включают как аффективный (чувство симпатии или антипатии), так и когнитивный (знания) элементы, которые отражают объект установки, его характеристики, его связи с другими объектами». [19, с. 87 -88] Г. Олпортом был установлен один из отличительных признаков социальной установки — «интенсивность положительного или отрицательного аффекта относительно какого-либо психологического объекта». В 1931 г. Парк добавил еще два признака: латентность (т.е. недоступность для прямого наблюдения) и происхождение из опыта.
В 1935 г. Г. Оллпорт, проделав огромную работу по обобщению имевшихся к тому времени определений, предложил свой вариант, и до нынешнего времени «исполняющий обязанности» общепринятого: «Установка есть состояние психонервной готовности, сложившееся на основе опыта и оказывающее направляющее и (или) динамическое влияние на реакции индивида относительно всех объектов или ситуаций, с которыми он связан». В этом определении основные признаки установки — ее предваряющее и регулятивное действие. В начале XX века проблема установки стала предметом специального исследования в вюрцбургской школе, где понимание установки приобрело ряд особенностей. Во-первых, понятие установки здесь прочно срослось с понятием активности.
Активность же рассматривалась вюрцбургцами в отвлечении от своего реального носителя, от субъекта. Во-вторых, установка (детерминирующая тенденция) впервые получила функциональное определение как фактор, направляющий и организующий протекание психических процессов, т.е. была предпринята попытка указать те реальные функции, которые установка выполняет в психических процессах.
Д. Н. Узнадзе ввел представление об установке как «целостной моди-фикации субъекта». Установка — это целостное динамические состояние субъекта, состояние готовности к определенной избирательной активности. Установка возникает при «встрече» двух факторов — потребности и соответствующей ей объективной ситуации удовлетворения потребностей, что определяет направленность любых проявлений психики и поведения субъекта. Фиксированная установка возникает в случае повторения данного сочетания (потребности и ситуации). Установка в контексте теории Д.Н.Узнадзе касается реализации простейших физиологических потребностей человека. В данной теории установка трактуется как форма проявления бессознательного [8;39].