Эссе на тему «Может ли Россия преодолеть «ресурсное проклятие»?»

Ресурсное проклятье-это парадокс, который считается довольно распространённым в государствах, где принимать природные ресурсы, и признается ,что такие государства формируются медленнее, чем прочие страны в которых есть всё тоже самое, однако не имеется природных ресурсов. И для Российской Федерации, это в особенности значительный факт, так как Российская Федерация считает себя страной богатой природными ресурсами, и это истина! И чаще всего, все беды Российской Федерации присваиваются к природному изобилию страны. Почему же это происходит? Как могут естественные блага, вызвать финансовую неразвитость государства?

Богатство России природными ресурсами – это, безусловно же, благо, никак не проклятье. Только, это благо предполагает собою разумное и рациональное использование, в противном случае — это проклятье. Согласно образному выражению социального деятеля Константина Симонова: «“ресурсное проклятие” пребывает никак не в недрах, а в головах». Любая держава по-всякому управляет ресурсным изобилием. Индивидуальный выбор любого и устанавливает его предстоящую историю. Что касается России, то определённо невозможно отметить, что, естественные ресурсы России вызывают «голландскую болезнь, т.е. представлены «проклятием», однако всё же установленные признаки этой болезни существуют.

Определенные государства благополучно одолевают «ресурсное проклятие», определенные деградируют и рушатся в последствии сокращения стоимости на сырьевые материалы. В каком лагере окажется Российская Федерация?

Когда цены на черное золото, судя по всему, «легли в дрейф» в диапазоне между $25 и 40 за баррель и отечественная экономика встречается с действительной возможностью продолжительного «выживания» в новых сложных обстоятельствах, всегда больше интереса направляется на проблему «ресурсного проклятия» и на поиск путей его преодоления. Диапазон суждений весьма обширен: от потребности «новой индустриализации» согласно советскому примеру вплоть до хеджирования стоимости на резервы и манипуляции объемами добычи. Меж тем мне кажется, что для начала основательной дискуссии на данную проблему следует, с одной стороны, несколько сориентироваться в самом суждении и, с другой — дать оценку, насколько эта цель в деятельности входит в перечень приоритетов российской власти.

Концепция «сырьевого проклятия», либо принцип о том, что существенные резервы природных ресурсов притормаживают финансовое формирование государства, вступила в научный кругооборот с легкой руки Джеффри Сакса и Эндрю Уорнера в середине 1990-х годов (Sachs, Jeffrey and Warner, Andrew. Natural Resource Abundance and Economic Growth, Cambridge (Ma.): NBER Working Paper 5398, Dec. 1995). Как считали творцы, общедоступность источника заработка не одобряет выискивание альтернатив. Причины для подобного заключения были: в 1970–1989 годах экономики, экспортирование естественных ресурсов из которых превышал 10% их ВВП, росли в 2,9 раза медленнее, чем те, где этот коэффициент был меньше 2%; к тому же все отлично запомнили трагический долговой упадок 1980-х. В конце 1990-х концепция была доказана отечественным дефолтом и проблемами, с какими встретились прочие petrostates, однако 2000-е поменяли обстановку, сделав Российскую Федерацию одним из рекордсменов по финансовому увеличению.

Однако зависимое положение от вывоза сырья никуда не ушла, и мы видим результаты данного сегодня. Вследствие чего появляется «сырьевое проклятие» и допускается ли с ним совладать? Я б заметила как минимум 3 основания, которые создают это событие фактически неминуемым (безусловно, помимо самого прецедента присутствия в государстве больших залежей полезных ископаемых).

1.Психологическое состояние

Во-первых, как ни удивительно, данное «психологическое» положение государства и народа в этот либо другой период. К примеру, в 1950-е года Малайзия начала путь независимого государства как крупный в обществе производитель каучука, олова и пальмового масла, однако на сегодняшний день данное 20-я экономика планеты по размеру индустриального изготовления и экспортер высокотехнологичных продуктов, хоть и выступает большим изготовителем нефти и газа. Бразилия, крупный в Латинской Америке в 1960-е года экспортер минерального сырья и аграрных продуктов, в 1965–1973 годах увеличивала изготовление промышленной продукции на 14,2% из года в год, и сегодня это 7 экономика планеты (хоть нефти добывает в 14 раз значительнее, чем в 1970-м). Почему так произошло? Я предрасположена считать, что в данных государствах сырьевая специализация воплощала далекое прошлое (в том числе и колониальное), тогда как научно-технический прогресс и промышленная революция — грядущее. Следовательно развитие новой идентичности непосредственно подразумевало преодолевание сырьевого нрава экономики.

Напротив, в Анголе, Нигерии, Ливии, странах Персидского залива нефтяной бум произошел фактически мгновенно после деколонизации, и здесь появились «сырьевая идентичность» и вера, что естественные ресурсы дадут возможность устанавливать собственную свободу миру (как данное существовало, к примеру, в момент нефтяных упадков 1973–1974 либо 1980–1981 годов).

В Российской Федерации мы также видим значимость этого обстоятельства. «Лихие 1990-е» — это время, если мы ничего не значили в обществе, советское время — когда нас опасались. Однако идентичность новейшей Российской Федерации — данное «нефтедержавная» идентичность per se; мы уверены, что можем закрыть «вентиль» Европе; что за газ китайцы станут постоянными нашими союзниками; а уже про постсоветские государства и говорить нечего. Теория «энергетической сверхдержавы», сегодня несколько подзабытая, — данное и есть сущность сегодняшней Российской Федерации. Если забрать у нас эту черту идентичности, остается только «консерватизм» (как у Саудовской Аравии ваххабизм), и непосредственно, все. Отторгая 1990-е, восторгаясь запоздалым СССР, мы, по сути, сами усиливаем «сырьевое проклятие», никак не мечтая ни о чем другом. Следовательно, невиновны эти, кто именует сегодняшнюю отечественную элиту «сектой очевидцев высочайших цен на нефть». В этом она весьма подобна, к примеру, на венесуэльскую (где «чавизм» расцвел в этих же обстоятельствах). В то же время установлено, что государства, которые бум ресурсной экономики поймал в наиболее развитом и «устаканившемся» состоянии, легко и просто управились с ним, от Голландии и Великобритании вплоть до Канады и Австралии.

2.Политическое устройство

Крайне важное значение имеет качество элиты и характер политического устройства той или иной страны. При прочих равных ощущение устойчивой легитимности обеспечивает куда большую вероятность выхода из зависимости от сырья, чем существование имитационного режима. Примеры Малайзии и Объединенных Арабских Эмиратов (двух федераций монархических государств), Катара, Бахрейна и даже Саудовской Аравии выгодно отличаются от Анголы, Ливии, Нигерии, или Ирака.

Обладая далеким горизонтом планирования, правители первой группы стран относительно удачно запускали процессы диверсификации экономики, так как имели ощущение исторической перспективы. Я не говорю про Малайзию, но ОАЭ сегодня выступают крупным центром промышленного производства в Заливе, здесь базируются две из пяти крупнейших авиакомпаний всего Ближневосточного региона, находится самый крупный пассажирский аэропорт в мире, отлично развиты индустрия туризма и строительства. Саудовская Аравия, как бы скептически к ней сегодня ни относились, выступает крупнейшим мировым производителем многих товарных позиций в химической промышленности и промышленности полимеров, а в 1990-е годы выступала даже нетто-экспортером пшеницы, пока в стране не решили, что это излишне дорогое удовольствие. Даже если страна и не перестает быть «сырьевой» (только в Дубае «зависимость» от экспорта энергоносителей сейчас сопоставима с голландской), она направляет значительные средства в свою трансформацию (что видно на примере Кувейта, Бахрейна или Катара).

Напротив, там, где власти не ощущают себя устойчиво (в Нигерии с 1960 года произошло несколько военных переворотов; в Судане годами идет гражданская война; в Венесуэле «революционная» легитимность была сомнительной с самого начала; в Ливии то же самое можно было сказать о Джамахирии), нефтяные доходы не ведут к развитию страны и преодолению «проклятия». В Венесуэле разведанные запасы нефти, оцененные по ее нынешней стоимости, достигают $356 тыс. на каждого жителя страны (в то время как номинальный ВВП на душу населения составляет $4,2 тыс. в год). Временщики не способны преодолеть «сырьевое проклятие».

Россия, к сожалению, в полной мере является тому подтверждением. Если сравнивать ее с другими нефтедобывающими странами, она скорее похожа на Анголу или Нигерию, чем на Катар или Эмираты. За 15 лет нефтяного бума инвестиции в инфрастуктуру практически не выросли в реальном выражении; новой промышленности не построено; серьезных иностранных инвестиций в несырьевой сектор не привлечено. Российские чиновники и предприниматели выводят средства в офшоры, как та же венесуэльская PDVSA, которая основные операции проводит в офшорных банках, а деньги в страну доставляет самолетами в наличной валюте, чтобы продать на черном рынке и расплатиться с работниками. Все это плата на короткий горизонт планирования, который неизбежен при наличии то «проблемы-2008», то «-2018», то какой-нибудь еще.

3.Плохие соседи

В конечном итоге, весьма значимым условием представляется региональная особенность той либо другой державы. Если богатая ресурсами держава пребывает в районе бурного промышленного подъема, она с высочайшей вероятностью сможет противодействовать «ресурсному проклятию» (образцами может являться та же Малайзия, а кроме того Индонезия либо Вьетнам). Родные друг другу государства предрасположены заимствовать механизмы и паттерны формирования, и данное может выступать как обстоятельством прогресса, так и фактором его сдерживания: к примеру, в странах Персидского залива, экономически наиболее раскрытых окружению, навык модернизации может помочь абсолютно всем государствам района сравнительно стремительно шагать вперед. Наоборот, на постсоветском месте развитие авторитарных систем, подвластных от сырьевых доходов и при данном перенимающих практики друг друга, в большинстве случаев усложняет экономический рост, а иногда даже останавливает его.

Если постараться ответить на вопрос, возможно ли Российской Федерации одолеть «ресурсное проклятие», я б сообщила, что подобная возможность в ближайшие 10–20 лет фактически изъята. Во-первых, на нисходящей фазе в перемещении сырьевых цен формируется впечатление, что «проклятие» идет само (часть нефтегазовых доходов бюджета сегодня стремительно опускается). Во-вторых, глубокая модернизация стоит средств и требует существенного трансферта технологий, что в обстоятельствах регресса в экономике и невысокого курса рубля кажется весьма маловероятно. В-третьих, элиты в Российской Федерации более всего нацелены сегодня на свое самовыживание и к реформам никак не предрасположены. В-четвертых, удачное преодолевание «сырьевого проклятия» может быть только лишь в случае интеграции государства в мировую экономику, а мы пока что шагаем в противоположном направлении.

На мой взгляд, максимально, что нам может удасться, это путь касательно эффективных экономик Персидского залива: Российская Федерация имеет возможность значительно увеличить результативность применения средств, получаемых от вывоза сырья; модернизировать инфраструктуру; конфисковать побольше ренты в госбюджет, понижать налоги на несырьевой сектор и т.д., то есть задавать обстоятельства для «несырьевого» формирования и побуждать вложения в промышленный и сервисный сектора. Но не более этого. Благополучие подобного проекта будет решающим способом находиться в зависимости от качества правительственного управления, полагаться на изменение которого у нас нет практически никаких причин.

Список литературы

1. Auty R. Resource Abundance and Economic Development. — Oxford : OUP, 2001
2. Sachs J., Warner A. Natural Resource Abundance and Economic Growth // NBER Working-Paper No W5398. — 1995, December.
3. Fish S. Democracy Derailed in Russia. Ch. 5 // The Structural Problem: Grease and Glitter. -Cambridge : Cambridge University Press, 2005. — P. 114-138.
4. Глазырина И. П. Минерально-сырьевой комплекс Забайкалья: опасные иллюзии и имитация модернизации // ЭКО. — 2011. — № 1. -С. 19-35.
5. Попова О. В. Политические аспекты «ресурсного проклятия» // Вестник СПбГУ. Серия 6. -2015. — № 2.
6. Казначеев П. Природная рента и экономический рост. Экономическое и институциональное развитие в странах с высокой долей доходов от экспорта сырьевых ресурсов. Анализ и рекомендации на основе международного опыта 2013. — URL: http://www.khaznh.co.uk/ ru/Report.pdf.

Некоторые страны успешно преодолевают «ресурсное проклятие», некоторые деградируют и разрушаются после снижения цен на сырье. В каком лагере окажется Россия?

Когда цены на нефть, судя по всему, «легли в дрейф» в диапазоне между $25 и 40 за баррель и российская экономика сталкивается с реальной перспективой долгого «выживания» в новых непростых условиях, все больше внимания обращается на тему «ресурсного проклятия» и на поиск путей его преодоления. Спектр мнений очень широк: от необходимости «новой индустриализации» по советскому образцу до хеджирования цен на ресурсы и манипуляции объемами добычи. Между тем мне кажется, что для начала серьезной дискуссии на эту тему необходимо, с одной стороны, немного разобраться в самом понятии и, с другой — оценить, насколько данная задача на деле входит в список приоритетов российской власти.

Идея «сырьевого проклятия», или тезис о том, что значительные запасы природных ресурсов тормозят экономическое развитие страны, вошла в научный оборот с легкой руки Джеффри Сакса и Эндрю Уорнера в середине1990-х годов (Sachs, Jeffrey and Warner, Andrew. Natural Resource Abundance and Economic Growth, Cambridge (Ma.): NBER Working Paper 5398, Dec. 1995). Как полагали авторы, доступность источника дохода не поощряет поиск альтернатив. Основания для такого вывода имелись: в 1970–1989 годах экономики, экспорт природных ресурсов из которых превышал 10% их ВВП, росли в 2,9 раза медленнее, чем те, где этот показатель был менее 2%; причем все хорошо помнили катастрофический долговой кризис 1980-х. В конце 1990-х теория была подтверждена российским дефолтом и трудностями, с которыми столкнулись другие petrostates, но 2000-е изменили ситуацию, сделав Россию одним из рекордсменов по экономическому росту.

Однако зависимость от экспорта сырья никуда не ушла, и мы видим последствия этого сейчас. Почему возникает «сырьевое проклятие» и можно ли с ним справиться? Я бы отметил как минимум три причины, которые делают данное явление практически неизбежным (разумеется, кроме самого факта наличия в стране крупных залежей полезных ископаемых).

Психологическое состояние

Во-первых, как ни странно, это «психологическое» состояние страны и народа в тот или иной период. Например, в 1950-е годы Малайзия начала путь независимого государства как крупнейший в мире поставщик каучука, олова и пальмового масла, но сегодня это 20-я экономика мира по объему промышленного производства и экспортер высокотехнологичных товаров, хотя и выступает крупным производителем нефти и газа. Бразилия, крупнейший в Латинской Америке в 1960-е годы экспортер минерального сырья и сельскохозяйственных товаров, в 1965–1973 годах наращивала производство промышленной продукции на 14,2% ежегодно, и сейчас это седьмая экономика мира (хотя нефти добывает в 14 раз больше, чем в 1970-м). Почему так произошло? Я склонен полагать, что в этих странах сырьевая специализация олицетворяла прошлое (в том числе и колониальное), тогда как технологический прогресс и промышленная революция — будущее. Поэтому формирование новой идентичности прямо предполагало преодоление сырьевого характера экономики.

Напротив, в Анголе, Нигерии, Ливии, странах Персидского залива нефтяной бум случился практически сразу после деколонизации, и тут возникли «сырьевая идентичность» и надежда, что природные ресурсы позволят диктовать свою волю миру (как это было, например, в период нефтяных кризисов 1973–1974 или 1980–1981 годов).

В России мы тоже видим роль данного обстоятельства. «Лихие 1990-е» — это период, когда мы ничего не значили в мире, советское время — когда нас боялись. Но идентичность новой России — это «нефтедержавная» идентичность per se; мы убеждены, что можем перекрыть «вентиль» Европе; что за газ китайцы будут вечными нашими союзниками; а уж про постсоветские страны и говорить нечего. Доктрина «энергетической сверхдержавы», сейчас несколько подзабытая, — это и есть суть современной России. Если отнять у нас эту черту идентичности, останется лишь «консерватизм» (как у Саудовской Аравии ваххабизм), и собственно, все. Отторгая 1990-е, восхищаясь поздним СССР, мы, по сути, сами укрепляем «сырьевое проклятие», не мечтая ни о чем ином. Поэтому правы те, кто называет нынешнюю российскую элиту «сектой свидетелей высоких цен на нефть». В этом она очень похожа, например, на венесуэльскую (где «чавизм» расцвел в тех же условиях). В то же время известно, что государства, которые бум ресурсной экономики застал в более развитом и «устаканившемся» состоянии, легко справились с ним, от Голландии и Великобритании до Канады и Австралии.

Политическое устройство

Крайне важное значение имеет качество элиты и характер политического устройства той или иной страны. При прочих равных ощущение устойчивой легитимности обеспечивает куда бóльшую вероятность выхода из зависимости от сырья, чем существование имитационного режима. Примеры Малайзии и Объединенных Арабских Эмиратов (двух федераций монархических государств), Катара, Бахрейна и даже Саудовской Аравии выгодно отличаются от Анголы, Ливии, Нигерии, или Ирака.

Обладая далеким горизонтом планирования, правители первой группы стран относительно удачно запускали процессы диверсификации экономики, так как имели ощущение исторической перспективы. Я не говорю про Малайзию, но ОАЭ сегодня выступают крупным центром промышленного производства в Заливе, здесь базируются две из пяти крупнейших авиакомпаний всего Ближневосточного региона, находится самый крупный пассажирский аэропорт в мире, отлично развиты индустрия туризма и строительства. Саудовская Аравия, как бы скептически к ней сегодня ни относились, выступает крупнейшим мировым производителем многих товарных позиций в химической промышленности и промышленности полимеров, а в 1990-е годы выступала даже нетто-экспортером пшеницы, пока в стране не решили, что это излишне дорогое удовольствие. Даже если страна и не перестает быть «сырьевой» (только в Дубае «зависимость» от экспорта энергоносителей сейчас сопоставима с голландской), она направляет значительные средства в свою трансформацию (что видно на примере Кувейта, Бахрейна или Катара).

Напротив, там, где власти не ощущают себя устойчиво (в Нигерии с 1960 года произошло несколько военных переворотов; в Судане годами идет гражданская война; в Венесуэле «революционная» легитимность была сомнительной с самого начала; в Ливии то же самое можно было сказать о Джамахирии), нефтяные доходы не ведут к развитию страны и преодолению «проклятия». В Венесуэле разведанные запасы нефти, оцененные по ее нынешней стоимости, достигают $356 тыс. на каждого жителя страны (в то время как номинальный ВВП на душу населения составляет $4,2 тыс. в год). Временщики не способны преодолеть «сырьевое проклятие».

Россия, к сожалению, в полной мере является тому подтверждением. Если сравнивать ее с другими нефтедобывающими странами, она скорее похожа на Анголу или Нигерию, чем на Катар или Эмираты. За 15 лет нефтяного бума инвестиции в инфрастуктуру практически не выросли в реальном выражении; новой промышленности не построено; серьезных иностранных инвестиций в несырьевой сектор не привлечено. Российские чиновники и предприниматели выводят средства в офшоры, как та же венесуэльская PDVSA, которая основные операции проводит в офшорных банках, а деньги в страну доставляет самолетами в наличной валюте, чтобы продать на черном рынке и расплатиться с работниками. Все это плата на короткий горизонт планирования, который неизбежен при наличии то «проблемы-2008», то «-2018», то какой-нибудь еще.

Плохие соседи

Наконец, крайне важным фактором является региональная специфика той или иной страны. Если богатая ресурсами страна находится в регионе бурного промышленного роста, она с высокой вероятностью сумеет противостоять «ресурсному проклятию» (примерами может быть та же Малайзия, а также Индонезия или Вьетнам). Близкие друг другу страны склонны заимствовать механизмы и паттерны развития, и это может выступать как условием прогресса, так и причиной его замедления: например, в государствах Персидского залива, экономически более открытых миру, опыт модернизации помогает всем странам региона относительно быстро идти вперед. Напротив, на постсоветском пространстве формирование авторитарных режимов, зависимых от сырьевых доходов и при этом перенимающих практики друг друга, в большинстве случаев затрудняет хозяйственный прогресс, а порой даже останавливает его.

Если попытаться ответить на вопрос, возможно ли России преодолеть «ресурсное проклятие», я бы сказал, что такая вероятность в ближайшие 10–20 лет практически исключена. Во-первых, на нисходящей фазе в движении сырьевых цен складывается впечатление, что «проклятие» проходит само (доля нефтегазовых доходов бюджета сейчас резко падает). Во-вторых, масштабная модернизация стоит денег и требует значительного трансферта технологий, что в условиях спада в экономике и низкого курса рубля выглядит очень проблематично. В-третьих, элиты в России более всего ориентированы сейчас на собственное выживание и к реформам не склонны. В-четвертых, успешное преодоление «сырьевого проклятия» возможно только в случае интеграции страны в мировую экономику, а мы пока идем в обратном направлении.

На мой взгляд, максимум, что нам может удасться, это путь относительно успешных экономик Персидского з​алива: Россия может существенно повысить эффективность использования денег, получаемых от экспорта сырья; усовершенствовать инфраструктуру; изымать больше ренты в бюджет, снижать налоги на несырьевой сектор и т.д., то есть задавать условия для «несырьевого» развития и стимулировать инвестиции в индустриальный и сервисный сектора. Но не более того. Успешность такого проекта будет критическим образом зависеть от качества государственного управления, надеяться на изменение которого у нас нет никаких оснований…