Для криминологического анализа признаков и показателей преступности важно иметь четкое представление об источниках соответствующей информации. В практической деятельности наиболее часто используются следующие из них: статистические отчеты о преступности, карточки на совершенное преступление, на лицо, совершившее преступление, на обвиняемого, подсудимого; результаты обобщения уголовных дел и материалов о преступлениях; данные социально-экономической, социально-демографической и другой статистики; результаты криминологических исследований, а также изучения общественного мнения о преступности; сведения об иных правонарушениях (пьянстве, наркомании, проституции). Эти источники первоначальной криминологической информации служат отправной точкой для изучения преступности и познания ее существенных характеристик.
При всей важности и значимости названных источников они, к сожалению, не могут объективно и полно воспроизвести целостную картину преступности. Здесь встает вопрос о преступности, не нашедшей отражения в официальных статистических данных. Эту часть преступности принято называть латентной. Она представляет собой совокупность лиц и совершенных ими в конкретном регионе и в конкретный период времени преступных деяний, не зафиксированных в уголовной статистике.
Проблема латентности особенно актуальна не только для определения объема, интенсивности (уровня) преступности и выявления ее объективных показателей, но и как существенный криминогенный фактор.
Неотъемлемыми последствиями латентности преступности являются:
искажение представления о фактическом состоянии, уровне, структуре, динамике преступности, о величине и характере ущерба, причиненного обществу преступными деяниями;
препятствие реализации принципа неотвратимости ответственности за совершенные преступления;
рост преступности, особенно рецидивной;
снижение достоверности прогнозов преступности, затрудняющее определение основных направлений борьбы с ней;
снижение авторитета правоохранительных органов;
снижение активности граждан в борьбе с преступностью.
В латентной преступности обычно выделяются две части: скрытая преступность, не выявленная правоохранительными органами в силу специфики самих преступлений, отношения к содеянному со стороны потерпевшего и иных обстоятельств; скрываемая преступность, не нашедшая отражения в статистических учетах в результате неправомерных действий должностных лиц правоохранительных органов. Если в первом случае акцент делается на нежелании потерпевшего или иных лиц, которым известно о преступлении, сообщить об этом компетентным органам, то во втором — на стремлении некоторых должностных лиц правоохранительных органов приукрасить положение дел в борьбе с преступностью.
Наиболее существенными факторами, обусловливающими существование скрытой преступности, являются:
— нежелание огласки интимных сторон жизни (особенно это характерно для такого вида преступлений, как изнасилование);
— малозначительность причиненного преступлением ущерба (мелкие хищения, кражи личного имущества граждан, когда потерпевшему причиняется не столь значительный для него ущерб; причинение легкого вреда здоровью и ряд других преступлений);
отсутствие времени у потерпевшего для подачи заявления и разбирательства случившегося;
неуверенность в неизбежности наказания преступника (такая неуверенность возникает потому, что у некоторой части граждан сложилось ложное представление о «всесильности» преступников и ограниченных возможностях милиции и других правоохранительных органов);
особые взаимоотношения потерпевшего либо свидетелей с преступником (родственные связи, зависимость по службе, боязнь разглашения преступником компрометирующих потерпевшего сведений);
боязнь угроз преступника совершить в отношении потерпевшего рэкет, похищение детей, насилие;
дефекты правосознания (некоторые потерпевшие рассматривают преступление только как нарушение их личных интересов, никак не связывая его с опасностью для общества и принципом неотвратимости наказания за совершенное противоправное деяние);
неблаговидное поведение потерпевшего (связи с преступником, при которых со стороны потерпевшего допускались отступления от норм нравственности и морали, а иногда и прямые нарушения закона, что в большей степени характерно для жертв мошенничества и вымогательства);
сложный, замаскированный характер преступных деяний (хищений путем присвоения, растраты, взяточничества, мошенничества и т.п.), затрудняющий установление правоохранительными органами самого факта совершения преступления. [24]
Следует отметить, что не все преступления обладают одинаковой степенью латентности. Меньшую латентность имеют умышленные убийства и причинения тяжкого вреда здоровью, а наибольшую — изнасилование, мошенничество, взяточничество, причинение легкого вреда здоровью.
Латентная преступность обусловливается теми же причинами, что и вся преступность. Однако наличие такой преступности и ее причины во многом определяются недостаточно эффективной деятельностью правоохранительных органов. Это относится не только к скрываемой (искусственной), но и к скрытой (естественной) латентности. Например, такая причина скрытой преступности, как неуверенность потерпевшего в неизбежности наказания преступника, имеет прямое отношение к недостаточной эффективности деятельности правоохранительных органов.
В настоящее время оценка состояния преступности производится в основном по статистическим данным. При существующей системе учета такие сведения не могут быть в полной мере достоверными. Особенно это касается преступлений с повышенной латентностью. Отсутствие достоверных данных не позволяет объективно оценить криминологическую картину преступности и особенно наиболее латентных ее видов, а также определить направленность основных усилий как в борьбе с преступностью в целом, так и с ее отдельными видами.
Существует ряд методов, позволяющих получить косвенные данные о степени распространенности видов преступности с повышенной латентностью. Одним из них является опрос предполагаемых потерпевших по специальной анкете. На основе данных этого опроса можно, например, определить соотношение между выявленной и латентной преступностью в исследуемом регионе, установить мотивы сокрытия преступлений от правоохранительных органов, выявить обстоятельства, способствующие высокой латентности изучаемого вида преступности.
При анализе результатов опроса следует иметь в виду, что их нельзя прямо сопоставлять с данными уголовной статистики, поскольку в процессе опроса выявляется число потерпевших, а не количество преступлений и преступников. В то же время анкетирование позволяет сопоставить общее число потерпевших с теми из них, кто обращался в правоохранительные органы, и тем самым выявить удельный вес латентных преступлений.
Весьма полезные результаты можно получить путем сопоставления данных уголовной статистики и статистики административных и дисциплинарных правонарушений, гражданско-правовых деликтов. Если показатели статистики свидетельствуют о снижении числа фактов обмана потребителей, а, по данным торговой инспекции, их число, напротив, возрастает, значит, есть основания полагать, что растет латентность этого вида правонарушений.
Одним из методов выявления латентной преступности является анализ заявлений, жалоб, сообщений о преступлениях, поступивших в правоохранительные органы, в средства массовой информации, иные государственные органы, и сопоставление полученных результатов с данными уголовной статистики. Если граждане чаще всего жалуются на плохое обслуживание в сфере торговли, факты взяточничества, а, по данным уголовной статистики, не наблюдается роста названных ими преступлений, значит произошло увеличение их латентности.
Хорошо зарекомендовали себя на практике локальные методы изучения латентности. Например, сведения о количестве фактов причинения вреда здоровью, полученные в поликлиниках, больницах, можно сопоставить с данными органов милиции, прокуратуры, суда.
Достаточно эффективным методом выявления латентности является ее экспертная оценка. С ее помощью можно получить достоверные сведения о соотношении между выявленными и скрытыми преступлениями.
1.2 Структура латентной преступности
Критический анализ научных публикаций по вопросу о понятии латентной преступности привел нас к выводу о справедливости утверждения о двойственной природе латентности рассматриваемого социального явления. В свое время на это было обращено внимание ряда специалистов. Причем эта двойственность природы латентности может быть обнаружена лишь при правильной отправной посылке исследования данного явления. Например, если исследовать латентную преступность под углом зрения полноты или неполноты статистического учета преступлений, то ни о какой двойственной природе латентности говорить не приходится. В этом случае латентная преступность может быть определена лишь как совокупность преступлений, не нашедших отражение в статистических данных о преступности.
Совсем иное дело, когда совокупность проблем латентной преступности, в том числе и ее определение, попытаться исследовать под углом зрения практической реализации принципов уголовной ответственности, служащих, как известно, не только правовой основой для совершенствования уголовного законодательства и теоретического осмысления вопросов уголовного права, но и практики борьбы с преступностью. В этом случае, особенно если в основу нашего анализа положить принцип неотвратимости уголовной ответственности за совершенное преступление, вырисовывается целый пласт латентных преступлений, которые не могли быть обнаружены при иной «фокусировке» взгляда на латентную преступность. Речь идет о так называемых искусственно-латентных преступлениях или совокупности сокрытых преступлений, которые наряду с так называемыми естественно-латентными, или скрытыми, преступлениями образуют две взаимосвязанные структурные части латентной преступности в целом.
Говоря о естественно-латентной преступности, следует отметить, что она включает совокупность преступлений, а также лиц, их совершивших, информация о которых не стала достоянием органов и учреждений, регистрирующих их (преступления) и осуществляющих преследование и привлечение виновных лиц к ответственности, и соответственно не учтенных уголовной статистикой.
В зависимости от факторов, способствующих латентности преступлений, естественно-латентная преступность может быть представлена тремя структурными подгруппами. Первая из них включает совокупность преступлений, совершенных по неосторожности, точнее — преступной небрежности, когда лицо находится в неведении относительно уголовно-правового запрета либо иных юридически значимых обстоятельств своего поведения, хотя, как известно, подобное неведение не освобождает лицо от уголовной ответственности. Такие ситуации зачастую возникают при задержании лица, не осведомленного о запрете охоты на территории, где он охотился. Об этом могли не знать и очевидцы преступления, вследствие чего они не заявили о случившемся в правоохранительные органы.
Ко второй подгруппе можно отнести преступления, где потерпевшие не сообщают о них в силу незаинтересованности в выявлении (установлении) и предании огласке обстоятельств произошедшего. Например, при изнасиловании преступление во многих случаях остается латентным по причине нежелания потерпевшей оказаться объектом пересудов, компрометирующих ее. Подобное часто встречается и при совершении преступлений на бытовой почве, когда стороны криминального конфликта связаны родственными или иными близкими отношениями, которые как бы не дают им морального права «настучать» на своего. Подобное особенно характерно для этнопсихологии горцев Северо-Кавказского региона. Кроме того, к этой же группе относятся и преступления, о совершении которых известно весьма ограниченному, предельно узкому кругу лиц либо только самому виновному лицу. Причем обе стороны преступных по своей природе правоотношений, как правило, не заинтересованы в их разглашении. Взяточничество, незаконное хранение наркотических средств, огнестрельного оружия и т.п., посягательства на лиц, находящихся в нетрезвом состоянии, как и посягательства на лиц с психическими расстройствами, которые не могут адекватно воспринимать и, соответственно, оценивать происходящее, — вот далеко не полный перечень преступлений, составляющих основу данной подгруппы.
Третью подгруппу составляют преступления, где вроде бы и нет отчетливо выраженной потерпевшей стороны, по причине чего некому заявить о случившемся в правоохранительные органы. Это особенно характерно для экологических преступлений, а также других, с обывательской точки зрения, «безобидных» преступлений, где затрагиваются общественные, по-прежнему рассматриваемые многими как «ничейные» интересы.
Вторая разновидность латентной преступности — искусственно-латентная включает совокупность как известных правоохранительным органам преступлений, но не учтенных ими, так и учтенных, но нераскрытых либо неполно раскрытых. В связи с определением искусственно-латентной преступности следует вспомнить, что в свое время при проведении крупномасштабного исследования латентной преступности в России, предпринятого ВНИИ МВД России в связи с проведением международного семинара по латентной преступности, рабочее определение латентной преступности, принятое на семинаре, включало и признаки искусственной латентности. Так, под латентными преступлениями понимались «деяния, содержащие запрещенные уголовным законом элементы, о которых не сообщалось в правоохранительные органы (незаявленные или неизвестные правонарушения) либо сообщалось, но они не получили должной правовой оценки и реагирования в правоохранительных органах (скрытые)». И далее отмечается, что «общий уровень латентной преступности выступает как сумма уровней естественной (незаявленной) и искусственной (скрытой) латентности».[22]
Преступления, образующие искусственную латентность, могут быть представлены в двух подгруппах. Для преступлений первой подгруппы характерно то, что они не учтены органами, осуществляющими статистический учет преступлений, хотя информацией о них правоохранительные органы располагают, но она не реализуется в соответствии с требованиями закона. Достоверными сведениями об определенного рода совершенных преступлениях могут располагать те или иные учреждения, предприятия, организации, их контрольные или ревизионные подразделения. Соответственно, при желании правоохранительные органы могли бы получить и реализовать подобную информацию. Однако далеко не во всех случаях они к этому прибегают. «Большая часть латентных преступлений в области охраны труда, — отмечает Л.М. Давыденко, — составляют такие деяния, которые можно считать скрытыми лишь условно, так как сведения о них содержатся в официальных документах, хранящихся на предприятиях. Существование этой группы латентных преступлений связано с наличием недостатков в организации борьбы с данным видов преступлений». Вполне очевидно, что в сложившейся на сегодня криминогенной ситуации «условная» или искусственная латентность характерна не только для преступлений, посягающих на безопасность труда, но и для многих иных общественно опасных деяний. Кстати, это отмечается и в ряде появившихся в последние годы научных публикациях, а также в соответствующих разделах учебной литературы по криминологии.
Вторую подгруппу искусственно-латентных преступлений образуют нераскрытые (неполно раскрытые) преступления. Рассматривая латентную преступность под углом зрения необходимости последовательного проведения в жизнь принципа неотвратимости уголовной ответственности за совершенное преступление, мы пришли к выводу, что к числу латентных проявлений следует отнести не только неизвестные (невыявленные, неустановленные, незаявленные) правоохранительным органам и не учтенные ими преступления, но и преступления, где лица, их совершившие, не были привлечены к уголовной ответственности. В этом случае можно говорить о так называемых субъектно-латентных преступлениях. Последние отличаются от иных форм проявлений латентности тем, что здесь «вещью в себе» остается не само преступление, а субъект, его совершивший.
Точка зрения о субъектно-латентных преступлениях как относительно широко распространенного проявления искусственной латентности имеет много общего, а порой и совпадает с позицией ряда ученых-криминологов, которые считают, что к латентной преступности следует отнести не только не известные органам правосудия преступления, но и деяния, по которым не удалось установить или разыскать виновного, хотя о самом преступлении соответствующие органы осведомлены.
Схожая позиция была высказана авторами «Курса советской криминологии». «Реальный уровень латентной преступности, — считают они, — определяется количеством преступлений, оставшихся вне сферы применения уголовного закона, числом безнаказанных преступников».
Выделение субъектно-латентных преступлений и самостоятельный их учет обусловлены еще и тем обстоятельством, что статистика лиц, совершивших преступления, не совпадает с данными учета количества совершенных преступлений. Это связано как со случаями соучастного совершения преступлений, так и с проблемой раскрываемости преступлений. Г.И. Забрянский правильно отмечает в этой связи, что «при большом количестве нераскрытых преступлений существенно может искажаться действительное количество преступников, совершивших зарегистрированные преступления, поскольку лица, совершившие нераскрытые преступления, не находят отражения в статистических отчетах».[18]
1.3 Социально-криминологическая природа латентной преступности современной России и факторы, ее детерминирующие
Защита граждан от преступных посягательств является конституционной обязанностью Российского государства, реализуемой в лице его правоохранительных органов.
Складывающаяся криминогенная ситуация в современной России, вызванная высокими показателями преступности в ней, беспокоит сейчас всех. Это беспокойство все больше и больше перерастает в тревогу, порождает сомнение граждан в способности государства противостоять преступности в обществе.
Существенное негативное влияние на рост преступлений и их предупреждение оказывают состояние и динамика скрытой (латентной) преступности. Ее масштабы, как показывает практика, значительно шире и далеко не адекватны уголовно наказуемым деяниям, учитываемым официальной статистикой.
Так, например, многолетний мониторинг латентной преступности, проводимый коллективом НИИ Генпрокуратуры РФ под руководством С.М. Иншакова, на основе комплексной исследовательской методики приводит специалистов к выводу, что уровень фактической преступности более чем в семь раз выше уровня зарегистрированной.
Опасность латентной преступности заключается в том, что она снижает престиж органов уголовной юстиции, порождает неверие в их силы, в их способность защитить права граждан и обеспечить безопасность общества.
Отсутствие должной и объективной информации о преступности не способствует обеспечению правоохранительными органами всесторонней защиты и имущественной безопасности граждан, интересов государства и общества.
Латентная, безнаказанная преступность является мощным рычагом самодетерминации, источником самовоспроизводства, поскольку преступники, избежавшие изобличения и ответственности, с одной стороны, самим фактом безнаказанности стимулируются к продолжению преступной деятельности, а с другой — через механизмы социально-психологического заражения вовлекают новых лиц в орбиту противоправного поведения.
Как показывают результаты исследований, проводимых криминологами, латентная преступность складывается из двух основных частей: естественной и искусственной. Изложению факторов, детерминирующих последнюю из них, и посвящена настоящая статья.
Традиционно в криминологии под искусственно латентной преступностью понимают факты совершения криминальных деяний, сознательно скрываемые правоохранительными органами от учета и последующего реагирования на них.
Опасность распространения подобной практики определяется учащением случаев неполучения гражданами ожидаемой защиты от правоохранительных органов. В связи с чем в обществе в таких случаях развиваются альтернативные механизмы разрешения криминальных конфликтов.
Популярность подобного укрывательства стала возможной именно в нынешних условиях развития российской государственности как закономерный результат всеобщей бесконтрольности и безответственности, поразившей все структуры государства и общества.
По этому поводу Д.А. Медведев, будучи Президентом РФ, выступая на заседании коллегии Генеральной прокуратуры РФ в 2010 г., отметил: «Уголовная статистика, как и статистика в целом, довольно лукавая вещь. Что абсолютно очевидно и о чем говорил в своем выступлении генеральный прокурор — надо навести порядок с первичной регистрацией. Как она осуществляется, мы сами знаем: сначала записали, потом подумали, потом выслушали пожелания вышестоящих начальников — и нет ничего. Не предлагаю сейчас конкретных мер по первичной регистрации, но эти меры должны включать в себя и процедурные элементы, и технологические решения. Только в этом случае мы будем с вами оперировать более или менее точными цифрами. Иначе у нас миллион преступлений — туда, миллион — сюда, непонятно, что вообще происходит».[36]
Наводит на мысль о некотором полумистическом характере публичных заявлений представителей власти о качестве борьбы с преступностью, в том числе и ее латентной составляющей, умозаключение А.И. Александровой и Р.А. Бостанова о том, что в правовом государстве результаты борьбы с преступностью не могут не носить избирательного характера. С одной стороны, власть в лице ее судебных и иных карательных институтов поддерживает значимость, психологическую и физическую осязаемость уголовно-правового запрета, демонстрирует практику реального насилия. Но с другой — воспроизводит ту самую реальность, которую якобы призвана ликвидировать. Это как нескончаемый спектакль на тему преступления и наказания; шоу, которое представляет ценность в силу самого факта своего существования. Оно призвано дать разрядку психическому напряжению от неудовлетворенного желания последовать преступному примеру.
По данным официальной статистики, ежегодно в нашей стране прокуроры выявляют порядка 140 тыс. укрытых преступлений. По результатам опроса прокурорских работников, проведенного представителями научно-исследовательского коллектива НИИ Генпрокуратуры РФ под руководством С.М. Иншакова, около 40% укрытых преступлений остаются невыявленными. Таким образом, определенное число совершенных преступлений укрывается сотрудниками органов внутренних дел и работниками контролирующих органов.
Около половины (52%) опрошенных указанным коллективом сотрудников правоохранительных органов указали, что от 5 до 10% укрытых в органах внутренних дел преступлений в последующем выявляются в ходе осуществления ведомственного контроля МВД России, и также практически половина опрошенных респондентов (48,5%) полагают, что такая же доля укрытых преступлений выявляется в ходе прокурорского надзора.
По справедливому замечанию Г.Ф. Хохрякова, искусственная латентность приобретает массовый характер в тоталитарных и авторитарных государствах. Известно, что в годы советской власти одним из способов «сдерживания» преступности было официально поощряемое укрывательство. Таким образом, «доказывались» преимущества социализма.
Из этого можно сделать весьма обоснованный вывод о том, что работа правоохранительных органов в современной России не лишена пагубных признаков одного из указанных видов режима управления.
Как отмечает Я.И. Гилинский, причина этого — стремление скрыть от населения истинные масштабы преступности, борьба за «честь мундира», желание «выслужиться» (чем «меньше» преступлений, тем «лучше» работает полиция), а то и выполнение прямого приказа «сверху».
На постсоветском пространстве правоохранительные органы оказались не подготовлены к тому стремительному росту преступности, к тем серьезным видоизменениям ее структуры, которые произошли в российском обществе в начале 90-х гг. На взгляд Р.М. Акутаева, это связано с рядом обстоятельств объективного и субъективного свойства.
Прежде всего, на выявлении с помощью оперативных средств преступлений не могло не сказаться резкое увеличение нагрузки на оперативных работников, что непосредственно связано с наблюдаемым в последние годы повышением криминальной активности. В силу этого значительно осложнилась раскрываемость тяжких преступлений, которые все чаще совершаются в условиях неочевидности, организованными преступными группами, с тщательным сокрытием следов, а нередко и трупов.
К объективным обстоятельствам следует также отнести снижение профессионального уровня указанных подразделений правоохранительных органов. Причиной этого явился имевший место в последние годы значительный отток квалифицированных работников из оперативно-розыскных подразделений органов внутренних дел и службы безопасности в различные государственные и коммерческие структуры. Последствием этого стала утрата профессиональных традиций, преемственности, что практически сводит на нет усилия по повышению профессионального мастерства оперативных работников.
Опрошенные представителями научно-исследовательского коллектива НИИ Генпрокуратуры РФ под руководством С.М. Иншакова сотрудники правоохранительных органов России указали на следующие причины укрытия выявленных ими и заявленных гражданами преступлений:
— убежденность, что в случае возбуждения уголовного дела сбор доказательств будет настолько трудоемким, что некогда будет заниматься другими делами;
— уверенность, что в случае возбуждения уголовного дела доказать вину лица, подозреваемого в совершении преступления, не удастся (а это ухудшит показатель раскрываемости);
— сомнение в том, что человека, совершившего выявленное преступление, следует привлекать к уголовной ответственности;
— убежденность, что преступники с помощью каких-то коррупционных схем все равно уклонятся от ответственности;
— надежда на то, что укрывательством можно будет получить вознаграждение в какой-либо форме от лица, совершившего преступление;
— нарушение законодательства сотрудником правоохранительных или контролирующих органов в процессе выявления преступления (выявление преступления незаконным способом);
— угрозы, шантаж со стороны лица, подозреваемого в совершении преступления;
— боязнь мести со стороны лица, подозреваемого в совершении преступления (хотя он и не угрожал);
— указание или просьба в укрытии преступления со стороны руководителя;
— указание или просьба в укрытии преступления со стороны руководителей отсутствовали, но сотрудник знал, что регистрация этого преступления им не понравится, — в их отделе сложилась такая атмосфера. [25]
В качестве основных из вышеуказанных причин сокрытия определенного количества заявленных гражданами преступлений 26,7% сотрудников правоохранительных органов называют сложность доказывания вины подозреваемого, 23,2% — трудоемкость сбора доказательств, 11,2% — сложившуюся атмосферу в отделе внутренних дел, поощряющую практику укрытия.
Б.Я. Гаврилов со своей стороны выделяет следующие основные группы факторов, способствующие искусственному искажению криминологических показателей преступности в нашей стране.
Первая — это обстоятельства, связанные с необоснованными многолетними требованиями к органам правопорядка «покончить» с преступностью, а не установить реальный социально терпимый контроль над ней. Не имея объективной возможности реализовать данные требования, органы внутренних дел научились приукрашивать криминальную действительность, показывая себя в формируемых ими же сведениях в лучшем свете.
Вторая связана с раскрываемостью преступлений. Пришедшие с постсоветского времени требования повысить раскрываемость преступлений привели сегодня к ситуации, что если лицо, совершившее преступление, известно на момент обращения гражданина или организации в органы внутренних дел, то заявление принимается, соответственно, возбуждается уголовное дело и преступление попадает в официальные статистические данные о состоянии преступности.
Если же подозреваемое лицо неизвестно, то заявление, сообщение о преступлении под различными предлогами милицией или не принимается вообще, или в лучшем случае по такому обращению может быть принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела — зачастую незаконно.
Третья — общество в интересах удовлетворения самых неотложных социальных и иных нужд вынуждено экономить на некоторых видах социальной практики, к которым относится и правоохранительная деятельность.
Четвертая — эффективность контроля над преступностью зависит от реальности задач, поставленных государством перед правоохранительными органами. А это возможно только на основе объективного знания фактического состояния преступности и реального отражения результатов работы правоохранительных органов.
В заключение хотелось бы обратить внимание на предостережение, высказанное С.М. Иншаковым, согласно которому скрывать показатели преступности и манипулировать данными, характеризующими ее, можно лишь в определенных пределах. Связано это со следующим:
— если преступность очень активно укрывать от регистрации, то весьма значительное число преступников остается безнаказанным, а это обусловливает вторичную детерминацию преступности и ее рост в таких масштабах, которые скрыть уже нельзя;
— неграмотный подход к манипуляции со статистическими данными может обусловить сокращение штатов, поэтому, как правило, к этому делу следует подходить весьма осторожно;
— сокрытие преступлений происходит эффективно на фоне относительной терпимости граждан. При переходе за пределы допустимого в укрытии преступлений это может повлечь в обществе рост страха перед преступностью, недоверия к правоохранительным органам. [20]
Кстати сказать, последнюю характеристику отношения к себе со стороны общества отечественная правоохранительная система уже заработала. Так, согласно опросам «Левада-центра», полностью доверяют сотрудникам полиции только 20%, суду — 19% опрошенных граждан. Неполное или частичное доверие к указанным структурам испытывают соответственно 40% и 43%, полностью не доверяют 29% и 22% респондентов.
Глава 2. Особенности и характеристика латентной преступности военнослужащих
2.1 Специфика латентной преступности военнослужащих
Реальным показателем эффективности уголовной политики является характеристика фактической преступности, которая состоит из зарегистрированной и латентной. Исследования отдела латентной преступности и криминологического прогноза НИИ Академии Генеральной прокуратуры РФ показали, что скрытая (латентная) часть преступности составляет 5/6, а из латентной 50% составляет незаявленная, 40% — невыявленная, 10% — укрытая преступность.
В последние годы преступности военнослужащих присуща относительная стабильность состояния и уровня. Ежегодно военнослужащими совершается 20 — 30 тыс. преступлений, что составляет от 0,8 до 1,3% всей преступности в стране. Однако в отдельные периоды, связанные с обострением социально-экономических и политических противоречий, дезинтеграционными процессами, резким падением престижа воинского труда, наблюдался значительный рост числа правонарушений и преступлений военнослужащих всех категорий. Так, после распада Советского Союза одним из наиболее пострадавших государственных институтов оказались Вооруженные Силы. Если в 1991 г. количество зарегистрированных преступлений военнослужащих составило 31260, то в 1992 г. (при сокращении числа военнослужащих) — 40315, т.е. за год оно увеличилось почти на одну треть. На преступность военнослужащих в 90-х гг. существенное (хотя и опосредованное) влияние оказала и общая криминогенная ситуация в России. Так, в 1994 г. на фоне сокращения всей преступности наблюдалось снижение и показателей зарегистрированной преступности военнослужащих, а в 1995 — 1996 гг., наоборот, их увеличение. Проводимое в последние годы реформирование армии, улучшение ее финансирования привели и к некоторым положительным результатам, в частности к сокращению объема преступности военнослужащих. В последние годы стабилизировался и ее уровень, который в настоящее время в 2 — 2,5 раза ниже, чем в целом по стране (около 700 преступлений на 100 тыс.). В то же время отмеченные тенденции стабилизации преступности военнослужащих не в полной мере отражают ее реальное состояние в связи с достаточно высокой латентностью. Помимо общих причин латентности преступности, на сокрытие от регистрации преступлений военнослужащих негативно влияют высокая степень закрытости воинских формирований и объектов, а также строгая ответственность командного состава за противоправное поведение подчиненных, среди которых преобладают мужчины молодого возраста, отличающиеся повышенной криминальной активностью.
Зарегистрированные статистические данные о преступности в воинской среде необходимо анализировать с поправкой на латентность, при этом учитывая специфику деятельности и комплектования войск, возможные изменения их количества и другие особенности функционирования военной составляющей России. В 1992 г. в армии интенсивно шли процессы сокращения кадров. За период с 1991 по 1994 г. число военнослужащих уменьшилось вдвое: с 3,5 млн. до 1,7 млн. В этих условиях, по мнению С.М. Иншакова, несмотря на официальные цифровые показатели, имело место не снижение уровня преступности, а ее рост. Данный автор также отмечает, что, как полагают некоторые участники «чеченских событий», латентность преступлений в войсках (в 1994 — 1996 гг.) была очень велика, поскольку регистрировалось примерно одно из пятнадцати преступлений военнослужащих. При этом, по мнению некоторых авторов, вероятность стать жертвой преступления в армии примерно в пять — десять раз ниже, чем «на гражданке».
Большая латентность неуставных действий подтверждается исследованиями и таких криминологов, как И.М. Мацкевич и В.Е. Эминов, которые пришли к выводу о том, что латентность неуставных отношений в нашей армии составляет 1:300 (на одно зарегистрированное преступление приходится 300 незарегистрированных). Высоколатентными преступлениями традиционно считаются взяточничество, вымогательство, неуставные взаимоотношения и др. Согласно исследованиям некоторых авторов, латентными остаются по меньшей мере 35,2% уклонений от военной службы и 30,7% неуставных взаимоотношений, но лишь 8% военнослужащих заявляют о насильственных действиях по отношению к ним. [19]
Исследователи также отмечают, что нарушения уставных правил взаимоотношений между военнослужащими в воинских частях, как правило, регистрируются лишь тогда, когда командование не имеет возможности их скрыть в связи с последствиями деяний: когда самовольно оставивший часть военнослужащий в ходе следствия по уголовному делу заявляет о неуставных отношениях как основной причине своего «бегства» из части; когда в результате неуставных отношений потерпевшему причиняется средней тяжести или тяжкий вред здоровью, требующий стационарного лечения, влекущего за собой факт сообщения об этом из медицинских учреждений в правоохранительные органы, или наступает его смерть; когда доведенный да отчаяния неуставными отношениями военнослужащий пытается покончить жизнь самоубийством или расстреливает своих обидчиков, находясь в карауле, и т.п..
Указанное утверждение подтверждается тем, что количество официально зарегистрированных преступлений, квалифицируемых по ч. 1 ст. 335 УК РФ, нередко значительно меньше тех же деяний, имеющих серьезные последствия (ч. ч. 2, 3 ст. 335 УК РФ). Представляется, что не может существовать такое положение, при котором опасные преступления совершались бы в 3 — 4 раза чаще, чем менее опасные той же категории. Данный статистический казус противоречит закономерности распределения преступности и свидетельствует о большом количестве латентных, скрытых неуставных действий.
Как показали исследования А.И. Долговой, именно в совокупности преступления обнаруживают немало новых свойств, выявляя определенные соотношения между разными преступлениями. Так, при снижении числа выявляемых и регистрируемых фактов легких телесных повреждений, истязаний, побоев и преступлений, связанных с ношением оружия, увеличивалось число тяжких преступлений против жизни и здоровья. Некоторые авторы обращают внимание на подобную взаимосвязь между преступлениями, связанными с уклонением от прохождения службы, и преступлениями, связанными с причинением телесных повреждений. Объективные данные о судимости военнослужащих за совершение воинских преступлений свидетельствуют о том, что более половины воинских преступлений составляют уклонения от военной службы. Похожие данные имеются и в других источниках: преступления, связанные с самовольным оставлением воинской части либо иным уклонением от исполнения обязанностей военной службы, достигают примерно 40% среди иных правонарушений (т.е. не только воинских, но и общеуголовных). Между тем фактическая безнаказанность даже за мелкие нарушения косвенно обусловливает совершение более опасных преступлений, в т.ч. уклонений от военной службы. Однако за неуставные действия и иные преступления, сопряженные с применением насилия, из года в год к уголовной ответственности привлекается гораздо меньше военнослужащих, чем за уклонения от военной службы. Анкетирование, проведенное среди военнослужащих нескольких воинских частей, в т.ч. дисциплинарных, свидетельствует о том, что от 9% до 35% респондентов говорят о возможной самовольной отлучке или оставлении части на почве неуставных отношений. Однако до суда доходит лишь небольшая часть подобных дел, поскольку часто не находится достаточных доказательств неуставных действий, мешает «круговая порука» военнослужащих и т.д. [23]
Некоторыми исследователями отмечено, что количество латентных неуставных действий, повлекших совершение уклонений от военной службы, достаточно велико. К примеру, в 1998 — 1999 гг., в ходе проведения Главной военной прокуратурой операций «Явка с повинной» и «Беглец», в правоохранительные органы явились разыскиваемые за совершение уклонений от военной службы 13128 лиц, из них 6695 военнослужащих (50,2%) вынуждены были оставить место службы в результате антиуставных проявлений в подразделениях.
Многие факты совершения военнослужащими преступлений, сопряженных с применением насилия, остаются без реагирования со стороны командования, т.к. часто скрываются командирами. В целом можно говорить о пагубной роли распространения неуставных форм взаимодействия между военнослужащими, что, по мнению некоторых авторов, ведет к криминализации и дестабилизации управления войсками.
При этом фактор пассивности всех категорий военнослужащих также способствует латентности преступлений в армейской и флотской среде. С правовой стороны пассивность является специфическим нарушением воинской дисциплины, хотя в определенных случаях возможна и уголовная ответственность (например, неисполнение приказа начальника, причинившее вред интересам службы, является преступлением). По мнению некоторых авторов, это, наряду с другими факторами, приводит к значительной латентности правонарушений и преступлений среди военнослужащих: 88% военнослужащих не считают пассивность в укреплении дисциплины одним из видов ее нарушений, а 72% не признают активное участие в повышении уровня дисциплины своей служебной обязанностью. При этом только 36% опрошенных офицеров считают, что в их коллективах создана нетерпимая обстановка для нарушителей дисциплины, 14% не имеют реального представления о том, какой вред несет их пассивность воинской дисциплине, а потому не считают необходимым бороться с ней.
Отсутствие должной воинской дисциплины и правопорядка в частях, пассивность, ненадлежащая гражданская позиция, низкое правосознание приводят к тому, что военнослужащие не пытаются пресечь неуставные действия сослуживцев либо доложить о них командованию. Из 1000 военнослужащих — свидетелей проявления неуставных отношений только 12% пытались помешать нарушителям, 51% в душе осудили казарменных хулиганов, но ничего не предприняли, а 16% заняли позицию «моя хата с краю», заявив, что это их не касается.
Исследования воинской преступности показали, что в предыдущие годы наличествовали неблагоприятные тенденции в динамике латентности неуставных отношений, которая не только не сокращается (это утверждают 55% опрошенных офицеров-воспитателей и 54% офицеров военной прокуратуры), но и возрастает (18% и 38% соответственно). Однако в последнее время, по нашему мнению, латентность неуставных действий стала уменьшаться. Об этом косвенно свидетельствует, например, то, что в первом полугодии 2013 г., наряду с уменьшением зарегистрированных преступлений, совершенных военнослужащими, на 10,5%, зарегистрировано увеличение неуставных взаимоотношений, уменьшение числа тяжких и особо тяжких преступлений, а также то, что почти вдвое уменьшилось количество уклонений от военной службы. [11]
Большой латентностью обладают не только неуставные взаимоотношения, но и другие преступления, сопряженные с применением насилия: превышение должностных полномочий, оскорбление одним военнослужащим другого, оскорбление начальником подчиненного, оскорбление подчиненным начальника, насильственные действия в отношении начальника (причем последние два преступления чаще совершаются в отношении молодых сержантов).
Высокий уровень латентности преступлений, совершаемых военнослужащими, обусловливается фактической выборочностью уголовного преследования, нередким моральным одобрением совершения преступлений сослуживцами (особенно преступлений, связанных с применением насилия), наличием в воинской среде многих элементов криминальной субкультуры, привносимой в армию ранее судимыми и привлекавшимися к уголовной ответственности, а также содержавшимися в следственных изоляторах и изоляторах временного содержания. Высокому уровню латентности также способствуют низкий уровень качества исполнения приговоров суда об условном осуждении к лишению свободы, условном осуждении к содержанию в дисциплинарной воинской части, к ограничению по военной службе, слабый контроль и ненадлежащая профилактическая работа с военнослужащими, условно-досрочно освобожденными из дисциплинарной воинской части, а также с военнослужащими, совершавшими различные правонарушения до военной службы. При исполнении многих уголовных наказаний военнослужащие обычно продолжают военную службу в тех же подразделениях, пользуются тем же должностным положением и нередко имеют в подчинении тех же либо иных военнослужащих, которые обязаны беспрекословно выполнять приказы осужденного начальника. Все это способствует тому, что совершаемые военнослужащими сначала дисциплинарные и грубые дисциплинарные проступки, а затем и преступления часто остаются безнаказанными, что приводит к повторности совершения преступлений, к самодетерминации латентных преступлений и увеличению фактической преступности в армии и на флоте.
С учетом изложенного следует прийти к выводу о том, что латентные преступления, имеющие место в войсках и иных воинских формированиях России, составляют значительную и, вероятнее всего, подавляющую часть фактически совершаемых военнослужащими преступлений. Поэтому основная часть уголовной политики государства должна быть направлена на принятие мер по выявлению латентных преступлений и привлечению к уголовной ответственности военнослужащих, их совершивших, без чего невозможно существенное уменьшение фактической воинской преступности, улучшение правопорядка и воинской дисциплины, а также увеличение боеготовности и боеспособности частей и подразделений.