Место и роль Республики Таджикистан в системе обеспечения безопасности среднеазиатского региона. Часть 2.

Страницы:   1   2   3   4 

---

Современное научно-правовое сознание характеризуется наличием нескольких возможных подходов к трактовке понятия региональной безопасности в зависимости от двух условий: во-первых, в зависимости от выбора определения понятия «регион», а во-вторых, от выбора масштаба рассмотрения проблем региональной безопасности. Рассматривая первое из названных условий – возможное определение понятия «регион» — на примере отечественного государства, отметим, что оно, как правило, может пониматься в трех смыслах: а) зачастую в теории конституционного права понятие «регион» приравнивается к понятию субъекта Российской Федерации (далее – РФ). Так, Федеральный конституционный закон от 28 июня 2004 г. № 5-ФКЗ «О референдуме Российской Федерации» содержит упоминание о трех уровнях (федеральном, региональном и муниципальном) организации публичной власти; б) многие исследователи обозначают регион как некую территорию России, выделенную по критериям общности экономического и социального развития, как правило, включающую несколько соседних субъектов РФ; в) регион как понятие, аналогичное по своему содержанию к федеральному округу РФ: Центральный ФО, Северо-Западный ФО, Южный ФО, Приволжский ФО, Уральский ФО, Сибирский ФО, Дальневосточный ФО. По сути, третий из перечисленных подходов в определенной мере коррелирует со вторым подходом, однако появился после создания системы федеральных округов.

Второе из названых условий видится концептуально более важным, т.к. в большей степени определяет объект, анализируемый при изучении понятия региональной безопасности. По существу, понятие региональной безопасности не редко сводится к обеспечению необходимого с точки зрения безопасности состояния внутренних отношений в стране с учетом формы политико-территориальной организации государства.

Несколько уточняет данный подход к пониманию региональной безопасности Л.А. Морозова, которая видит в данном термине безопасность конкретной сферы жизнедеятельности личности, общества, государства, а не вида деятельности (как, например, электроэнергетика, внешняя торговля и т.д.) или конкретного объекта материального мира.

Считая устойчивость, стабильность меж- и внутрирегиональных отношений объединительной идеей и государственной, и местной региональной политики С.О. Алехнович понимает региональную политику как целостное и самодостаточное звено политической основы общества, без которого последнее, а также каждый человек в отдельности и природная среда могут лишь случайно и без гарантированного успеха существовать на каждой конкретной территории, оставаясь «наедине» с государством, его экономической, внешней, внутренней и иной политикой.

Так, видим довольно разнообразные исследовательские точки зрения на понятие региональной безопасности.

В дополнение к ранее обозначенным аспектам региональной безопасности представляется возможным отметить также следующие: военный, политический, торговый, научно-технический, идеологический, дипломатический и криминогенный. Соответственно, сфера изучения региональной безопасности в контексте геополитики рассматривает способы осуществления современными государствами политики в области региональной безопасности. Следовательно, можно говорить о том, что роль системы региональной безопасности заключается в обеспечении порядка и безопасности в пределах региональных границ (границ макро-региона). В этой связи региональную безопасность можно вполне уверенно назвать необходимым условием для развития народов и государств.

В концепции региональной безопасности государства важная роль отводится сохранению государственной целостности. В классическом своем смысле региональная безопасность рассматривается как сохранение конституционного строя государств региона, их суверенитета и независимости и территориальной целостности, внутренней стабильности, а также обороноспособности. Однако трудно согласиться с мнением С. Шохзоды о том, что «региональная безопасность есть безопасность государств», в силу гораздо более широкого понятия первого по сравнению со вторым. Поэтому разделение понятий национальной и региональной безопасности не означает отход от сохранения безопасности государственности, а только констатация потребности критически рассмотреть вопрос о том, как политический режим РФ обеспечивает национальную безопасность государств.

Не представляется возможным дискутировать по вопросу взаимосвязи региональной безопасности с безопасностью государств региона. В шкале приоритетов региональной безопасности первостепенное значение во все времена уделялось сохранению государственной целостности всех стран региона. В традиционном контексте региональная безопасность означает защиту конституционного строя государств отдельного региона, их суверенитета и независимости и территориальной целостности, внутренней стабильности, и обороноспособности.

В этой связи представляется целесообразным говорить об обеспечении региональной безопасности как об одной из значимых функций государства, которая заключается в достижении такого уровня безопасности, при котором создались бы приемлемые условия для жизни и развития личности, социально-экономической и военно-политической стабильности общества и сохранения целостности региона и, как следствие государства, успешного противостояния влиянию внутренних и внешних угроз. Без обеспечения региональной безопасности практически невозможно решить ни одну из задач, стоящих перед страной, как во внутригосударственном, так и в международном плане.

Большинство источников по рассматриваемой теме классифицируют угрозы, как упомянуто выше, на внутренние, т.е. неспособность к самосохранению и саморазвитию, слабость инновационного начала в развитии, неэффективность системы регионального регулирования, и внешние, т.е. значительная зависимость от сторонних факторов, способствующих развитию региона.

С учетом динамики современного геополитического процесса не вызывает удивления интерес к поиску механизмов и обоснования практических рекомендаций по развитию и совершенствованию системы региональной безопасности. Одним из методов преодоления угроз региональной безопасности является урегулирование международных, региональных и локальных конфликтов. По справедливому замечанию Ю.Б. Димитровой, для урегулирования региональных конфликтов необходимо устранение конфликтного взаимодействия, снижение интенсивности негативных эмоций между представителями враждующих государств. Восприятие угроз и вызовов региональной безопасности весьма часто обусловлено национальной психологией и культурой политической элиты. Кроме того, угрозы и вызовы региональной безопасности можно условно разделить на объективно и субъективно-воспринимаемые.

Весьма серьезную угрозу региональной безопасности представляют международная преступность, неразрешенные социальные, межэтнические и религиозные конфликты. В современных региональных конфликтах в качестве сторон выступают не государства и движения – этнические, религиозные, сепаратистские. Возникают новые сверхдержавы, сросшиеся с мафией, организованной преступностью и несущие угрозу демократическим обществам. Деиделогизированные, вступив в союз с этими новыми криминальными субъектами, они оказались тесно взаимосвязанными в распространении всемирного господства. К сожалению, сегодня мы можем наблюдать криминализацию политики. Поэтому региональные конфликты с негосударственными участниками плохо урегулируются традиционными средствами дипломатии – официальными переговорами и посредническими процедурами.

Изменение геополитической ситуации порождает споры об оптимальной форме организации мирового сообщества, о позициях основных действующих субъектов глобальной и региональной политики. Важным условием и принципом региональной безопасности Э.А. Уткин, А.Ф. Денисов называют интегрированность государства в систему региональной и международной безопасности. Однако в рамках данного подхода В.Г. Игнатов, В.И. Бутов высказывают мысль о том, что современные международные отношения слишком комплексны, чтобы в них появилась возможность доминирования «регионального господства» коалиции региональных держав.

Изучение феномена региональной безопасности способно вывести предмет анализа угроз и вызовов региональной безопасности из узкоспециальной области геополитики и представить его в системе многих общественных взаимосвязей. Более того, природа региональной безопасности как международно-политического явления ориентирует на поиск обусловливающих ее причин и факторов в обществе. Кроме того, следует подчеркнуть, что региональная безопасность не является некой совершенно автономной, замкнутой сферой, где выступают только государственные учреждения и институты, а также должностные лица, наделенные специальной компетенцией. Поэтому региональная безопасность, создаваемая вне региональной и глобальной системы безопасности и преподносимая ему затем в качестве дара, попросту не существует.

Таким образом, региональная безопасность в современной международной геополитике представляет собой сложное явление, действующее на многих уровнях международной политической жизни. В сферу национальной безопасности входят такие аспекты региональной безопасности, как безопасность в региональном масштабе и безопасное осуществление самой деятельности по реализации региональной системы. Следовательно, концепция и политика региональной безопасности современного государства состоят из многих различных политик безопасности. Рассматривая «внутренние» аспекты региональной безопасности, можно выявить политические, экономические и духовно-идеологические аспекты национальной безопасности. Традиционные и современные вызовы и угрозы региональной безопасности, такие сложные явления, как региональная и оборонная безопасность, конечно, не могут замыкаться только в рамках геополитики и обуславливают также изучение в контексте политики, экономики и культуры.

 

ГЛАВА II. СТРАТЕГИИ БЕЗОПАСНОСТИ ГОСУДАРСТВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

2.1. Внутренние источники дестабилизации обстановки в странах Центрально Азиатских Республиках в постсоветский период

 

Постсоветские последствия распада единого государства и сложности становления, недостаток ресурсов и т.д. новых независимых государств на самом начальном этапе ориентируют их на формирование региональной системы безопасности, которая будет способна противостоять внутренним и внешним угрозам и вызовам.

Данный процесс обусловливается множеством причин как внутренних, так и внешних.

Казахстан, Таджикистан, Киргизия, Туркмения и Узбекистан — пять независимых государств, образованных в Центральной Азии после распада СССР. Хотя их границы совпадают с границами бывших союзных республик, которые были установлены в 20-е годы прошлого столетия, ни одно из них никогда прежде не существовало в современной государственной форме.

Регион оказался разрезан новыми извилистыми границами, которые стали барьерами на пути торговых и межличностных связей и подорвали интегрированные, но уязвимые энергетические и водные системы. В результате провала перестройки и «парада суверенитетов» единый народнохозяйственный комплекс, который состоял из экономических организмов — республик, начал обвально рушиться, что способствовало к фактической дезорганизации народного хозяйства постсоветских государств. Разрыв цепочек снабжения сельского хозяйства и промышленности, эмиграция значительной части квалифицированного русского населения, ликвидация центрального административного аппарата Советского Союза и прекращение субсидирования из Москвы привели к глубочайшему экономическому кризису, который в Таджикистане был усугублен годами гражданской войны. Что, в свою очередь привело к катастрофическому упадку в области человеческого развития и резкому росту бедности населения, а также обеспечения человеческой безопасности.

Таким образом, в настоящее время страны постсоветской Центральной Азии столкнулись с проблемами, связанными с обострением старых вызовов безопасности и появлением принципиально новых. Эти угрозы могут повлиять на перспективы развития светской государственности в регионе и создают серьезную опасность для модернизационных процессов.

К старым вызовам безопасности можно отнести, прежде всего, ситуацию в соседнем Афганистане, где продолжают усиливаться кризисные явления. Наиболее опасной угрозой в этом плане является наметившаяся в 2014-2015 гг. концентрация боевиков в Северном Афганистане (на границах Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана).

Как отмечается в документах СБ ООН, «в Афганистане, по оценкам афганских сил безопасности, в марте 2015 года насчитывалось около 6500 активно действующих иностранных боевиков-террористов». Там находятся 200 боевиков только из «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ — позднее переименовано в Исламское движение Туркестана, ИДТ). Если же брать в расчет и самих афганцев, то общее количество боевиков-террористов в Афганистане достигло, по оценкам российского Генерального штаба, 50 тыс. человек. Угроза из Афганистана — это не только идеологическая альтернатива светской государственности в виде радикального ислама: она имеет и чисто военное измерение. В частности, возможно повторение событий, наподобие «Баткенской войны» (вторжение боевиков ИДУ в Кыргызстан в 1999 г.). Тогда число боевиков не превышало 200-250 человек, но борьба с ними — в силу слабости государственных структур Кыргызстана — потребовала применения механизмов Договора о коллективной безопасности СНГ.

С другой стороны, в 2014-м и особенно — в 2015 году, на ближневосточном направлении возник «второй фронт», который стремительно приобретает центрально-азиатское измерение. Этот фронт представлен новой угрозой в виде так называемого Исламского государства (запрещено в России). ИГ представляет собой, во-первых, угрозу распространения религиозно мотивированного терроризма – в связи с серьезным потенциалом миграции боевиков. По ряду авторитетных оценок, из Узбекистана в Сирию и Ирак выехало 500 боевиков, из Туркменистана – 360, из Кыргызстана – 350, из Казахстана – 250, из Таджикистана – 190. Вербовка, очевидно, была бы невозможна без наличия «спящих ячеек» ИГ внутри центральноазиатских государств и России. Часто выезд в Сирию и Ирак идет через территорию РФ, а вербовке подвергаются, в том числе, работающие в России трудовые мигранты. Во-вторых, ИГ представляет собой серьезный идеологический вызов всем государствам исламского мира, в том числе, центральноазиатским, поскольку ИГ как «халифат» претендует на власть во всем исламском мире.

В частности, Центральная Азия и Афганистан отнесены в рамках ИГ к «вилаяту Хорасан». При этом ИГ активно «просачивается» в Афганистан, используя раскол внутри Талибана после смерти его лидера муллы Омара и эффективно используя финансовые рычаги за счет притока средств с Ближнего Востока. В частности, по информации Аль-Джазиры, оплата боевиков талибана превышает «жалование» боевиков, вербуемых ИГ, в десять раз: 70 и 700 долларов в месяц.

По оценке главы Генштаба России Валерия Герасимова, осенью 2015 года в Афганистане находилось 2-3 тысячи боевиков, непосредственно связанных с ИГ. Особую тревогу для центральноазиатских стран представляет то обстоятельство, что о своем вступлении в состав ИГ объявило Исламское движение Узбекистана – исторически наиболее опасное террористическое движение региона, прежде связанное с Аль-Каидой. Одновременно знамена ИГ подняли туркменские племена, проживающие на границе с Туркменистаном (многие из них являются потомками бывших басмачей, воевавших еще против советской власти). ИГ ведет активную подрывную работу и в «тылу» центральноазиатских стран. В частности, в сообщениях киргизских и таджикских экспертов фигурирует цифра в 70 млн. долларов США, выделенная ИГ на подрывную работу в этом регионе.

Угрозы безопасности региону Центральной Азии со стороны радикального исламизма на афганском и ближневосточном направлении усиливаются целым рядом негативных внутренних факторов, заставляющих отнести большинство стран региона к «хрупким» государствам (fragile states). «Хрупкость» создает потенциал крушения и образования «несостоявшихся государств» (failed states), не контролирующих собственную территорию. Именно такие государства являются идеальной питательной средой для укоренения радикальных террористических группировок, типа ИГ. В связи с этим ниже приведены экспертные оценки ситуации в странах Центральной Азии в The Fragile States Index, 2015.

Таблица 2.1. Страны Центральной Азии в Индекс «хрупкости государств» (The Fragile States Index, 2015)

 

Приведенные оценки показывают, во-первых, что, по мнению экспертов, серьезная угроза разрушения государственности в большинстве стран Центральной Азии существует (High Warning), хотя она пока и не материализовалась, как это уже произошло во многих странах Африки и Азии. Во-вторых, они свидетельствуют о серьезной дифференциации стран региона, в частности, об особом положении Казахстана.

Среди факторов, способствующих «хрупкости государств» региона, можно обозначить, во-первых, большие объемы наркоторговли по северному маршруту транспортировки из Афганистана в Россию. Последняя является основным в мире потребителем афганского героина. При этом экспертам по безопасности хорошо известно, что доходы от наркоторговли часто используются для финансирования терроризма и религиозного экстремизма. Наличие этой «связки» известно, например, по упомянутой выше «Баткенской войне», так как вторжение ИДУ в Кыргызстан было связано, в том числе, с прокладкой маршрутов для торговли героином. И не смотря на то, что усилия по борьбе с наркоторговлей могут принести некоторые результаты, в результате ограничения или перенаправления потока наркотиков, жизненный опыт показывает, что торговля наркотиками невозможно пресечь, особенно там, где государства слабы, а управление является неэффективным (см. рис. 2.1 и 2.2).

 

 

Вторым важным фактором, способствующим «хрупкости государств» и росту угрозы со стороны радикального исламизма, является очень высокая коррупция в регионе. Согласно рейтингу восприятия коррупции международной неправительственной организации Transparency International, все страны региона расположены в самом конце списка, зачастую уступая даже государствам Африки южнее Сахары. Особенно негативно представляется восприятие международными экспертами Туркменистана и Узбекистана, как одних из самых коррумпированных государств мира (делят 170 место из 174).

Таблица 2.2 Центральноазиатские государства в Индексе восприятия коррупции

 

Коррупция, во-первых, тесно связана с организованной преступностью. Особенно с наркоторговлей, из которой могут финансироваться, как мы отмечали, террористические группировки. Во-вторых, она резко снижает эффективность деятельности государственных институтов, в том числе, и в борьбе с угрозой со стороны радикального ислама. В-третьих, высокая коррупция и связанное с ней социальное неравенство являются одним из главных пропагандистских аргументов против существующих светских режимов, используемых радикальными исламистами, в том числе, и ИГ, в регионе.

Третьим по значимости фактором «хрупкости» государств региона является бедность. Страны региона (особенно, части Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана, расположенные в Ферганской долине) характеризуются очень высокой степенью аграрного перенаселения при дефиците воды и плодородной земли. Это ведет к безработице и скоплению большого количества маргинализированной молодежи, которая очень легко поддается «обработке» со стороны радикальных исламистов. Проблема еще больше усиливается в связи с деградацией созданных в советское время систем социального обеспечения, образования и медицины. Трудовая миграция в Россию (дававшая до недавнего времени до 50% ВВП Таджикистана, 33 % ВВП Кыргызстана и 15% ВВП Узбекистана) была одним из важных клапанов, предотвращавших социальный взрыв. Однако девальвация рубля в 2014-2015 гг., а также сокращение спроса на рабочую силу в РФ привели к резкому истощению этого источника доходов населения. Что, в свою очередь, привело к серьезному обострению ситуации, особенно, в Таджикистане.

Рост бедности наблюдается на фоне тенденции к социально-экономической «демодернизации».Например, в Таджикистане к 2010 г. из-за гражданской войны и экономических трудностей доля городских жителей сократилась до 26% от общей численности населения, что сопоставимо с самыми отсталыми странами мира. Проявлениями «демодернизации» можно также считать отъезд высококвалифицированных специалистов и интеллигенции (как русскоязычной, так и национальной), распад созданной в советское время технической и социальной инфраструктуры даже в таких относительно богатых природными ресурсами странах, как Туркменистан.

Четвертым кризисным фактором, угрожающим государственности стран региона, является проблема наличия так называемых персонализированных режимов султанистского типа, существующих на фоне клановых систем, определяющих внутриэлитные сетевые конфигурации. Две ключевые страны региона – Узбекистан и Казахстан – не прошли в постсоветское время ни одного цикла смены верховной власти. В обеих странах существующие политические институты тесно и непосредственно связаны с неординарной личностью их президентов. В то же время, в силу чисто возрастного фактора, уже в ближайшей перспективе встает вопрос о смене верховной власти, что может привести к обострению межклановых конфликтов внутри элиты и дальнейшей дестабилизации ситуации.

Ко всему вышеперечисленному можно, в-пятых, добавить наличие серьезных межгосударственных конфликтов из-за водных ресурсов между вышележащими (Таджикистан, Кыргызстан) и нижележащими (Узбекистан, в меньшей степени Туркменистан и Казахстан) по течению рек странами. Эти конфликты серьезно затрудняют сотрудничество стран региона, в том числе и в борьбе с угрозами безопасности.

Одновременно – и это в-шестых, влиятельные великие державы (Россия, США, Китай, ЕС, исламские страны) вовлечены в «Новую Большую игру» за влияние в регионе.

Конфликты между их интересами могут в худшем случае -усиливать угрозы безопасности, а в лучшем – нейтрализуют их усилия по помощи странам региона в преодолении различных вызовов.

Перечисленные выше внешние угрозы из Афганистана и Ближнего Востока, связанные с радикальным исламом, а также резко усиливающие их внутренние проблемы ряда стран региона с очевидностью свидетельствуют о том, что установившаяся в постсоветский период в Центральной Азии модель светской государственности переживает определенный кризис. Перспективы преодоления этого кризиса различны в разных странах региона и во многом определяются сложившимися особенностями взаимодействия государственных структур и исламской религии.

Ислам стал распространяться на территории Центральной Азии с VII века н.э. в результате арабского завоевания. Процесс исламизации длился несколько столетий, и он не был закончен даже перед установлением Советской власти. При этом просматривалось достаточно четкое различие между сильно исламизированными оседлыми народами (узбеками, таджиками) и слабо исламизированными кочевыми народами (казахами, киргизами, туркменами). Это деление актуально до сих пор, так как проблема религиозного экстремизма наиболее остро стоит в странах оседлой традиции, а также в регионах компактного проживания оседлого населения в странах кочевой традиции (Южный Казахстан, Южный Кыргызстан).

После получения независимости государства региона в лице правящих элит активно поддерживали политически приемлемые для них формы мусульманской религии, пытаясь таким образом создать национальные формы ислама, легитимирующие существующие политические системы светских государств.

Наиболее тревожная ситуация в плане потенциала распространения нестабильности и влияния радикализма сложилась в настоящее время в Таджикистане. Здесь, среди специфических негативных факторов, следует отметить соседство с Афганистаном, особенно сложную социально-экономическую ситуацию, а также до сих пор сказывающиеся разрушительные последствия гражданской войны первой половины 1990-х гг.

Одновременно наблюдается ускорение радикализации в обществе, в частности, затронувшее и правоохранительные органы. Наиболее вопиющим в этом плане фактом в 2015 году было дезертирство и уход в «Исламское государство» полковника ОМОН Гулмурода Халимова. Осенью 2015 года имел место военный мятеж, который возглавил заместитель министра обороны генерал-майор Абдухалим Назарзода. Этот мятеж официальные власти также связали с влиянием радикальных тенденций нарелигиозной почве. Достаточно слабым представляется территориальный контроль центрального правительства над некоторыми регионами Таджикистана, в частности, Горным Бадахшаном. Охрана таджико-афганской границы после ухода российских пограничников также достаточно слаба, что опасно с учетом ускоренной дестабилизации обстановки в приграничных регионах Афганистана.

Определенную опасность в плане распространения радикальных тенднций на религиозной почве представляют и «перегибы» в борьбе с исламизмом. К ним можно отнести массовое закрытие мечетей, введение жесткого дресс-кода, противоречащего исламским традициям и запрет умеренной Партии Исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Перечисленные меры могут привести к усилению радикального религиозного подполья.

Кыргызстан также подвергается серьезным угрозам. К числу специфических для данной страны рисков можно отнести геополитический раскол страны на север и юг. Государственные структуры Кыргызстана, как показала, в частности, упоминавшаяся выше «Баткенская война», отличаются традиционной слабостью, которая еще больше усилилась после имевших место двух революций (2005 и 2010 г.). Наибольшие риски радикальных тенденций на религиозной почве имеются на юге страны, особенно, среди многочисленной узбекской диаспоры. Ситуация здесь к тому же усложняется острым межэтническим конфликтом между киргизами и узбеками, который привел к погромам в 2010 году.

Ситуация в Туркменистане традиционно считалась одной из самых стабильных в регионе (это демонстрируют и приведенные выше рейтинги государственности). Тем не менее, в 2014-2015 годах имеет место серьезное ухудшение обстановки, связанное с тяжелой ситуацией на туркменско-афганской границе, куда проникло «Исламское государство». Нейтральный статус Туркменистана начинает демонстрировать свои негативные стороны. У страны нет сильной армии для защиты границы, а обращение за военной помощью, в частности, к России, противоречит концепции нейтралитета. Ситуация внутри страны тоже неблагополучна. Согласно приведенным выше данным по числу боевиков в Сирии и Ираке (если перечитать их по относительному показателю — число боевиков-террористов на 1 млн. жителей), Туркменистан занимает 1 место на постсоветском пространстве.

Ситуация в Узбекистане в плане противостояния государства и экстремистских направлений ислама характеризуется существенными противоречиями. С одной стороны, Узбекистан является местом происхождения сильнейших в регионе экстремистских группировок. В 1999 году в Ташкенте имели место массовые теракты, организованные ИДУ. В мае 2005 года в Андижане (Ферганская долина) имело место восстание, организованное радикальной исламистской организацией «Акрамия» (Акромийлар). С другой стороны, мощные силовые структуры и общая репрессивная политика государства привели к тому, что деятельность религиозных экстремистов в стране находится под определенным контролем.

В настоящее время на фоне обостряющегося социально-экономического кризиса наблюдается рост религиозной пропаганды и террористической активности в стране. Узбекистан занимает на постсоветском пространстве второе место после России по числу боевиков, уехавших воевать в Сирию и Ирак. Сложность проблемы роста религиозного экстремизма в Узбекистане связана, в том числе, и с клановой политикой. В Узбекистане существует традиционное «разделение труда» между региональными кланами, которое характеризуется пословицей: «самаркандец правит, ташкентец считает деньги, ферганец молится». Эта пословица подчеркивает особую роль ислама именно в Ферганской долине, а также факт того, что ключевые духовные лица в Узбекистане традиционно происходят из Ферганской долины.

В ходе постсоветской эволюции к власти пришли самаркандский (к нему относится сам президент) и ташкентский (он контролирует экономику) кланы. Ферганский клан, по мнению многих экспертов, традиционно использовал угрозу исламского экстремизма как способ повышения собственного влияния. Описанные в общих чертах внутриклановые расклады очень важны в свете того, что до сих пор не решенная проблема «наследования власти» может вызвать резкое обострение межклановой борьбы.

Казахстан является наиболее благополучной страной региона с точки зрения проблемы распространения религиозного радикализма. Это объясняется следующими специфическими факторами: стабильным состоянием экономики (порядка двух третей ВВП стран Центральной Азии производится в Казахстане), достаточно высокой степенью модернизации общества в советский период, наличием большой прослойки русскоязычного населения, а также историческими традициями распространения ислама среди казахов.

Критически важной с точки зрения распространения религиозного экстремизма является ситуация в двух регионах. В Южном Казахстане, относящемся к «оседлой зоне», влияние исламских институтов в жизни общества традиционно было сильно. Процессы возрождения ислама в этом регионе стали сопровождаться и появлением радикальных его форм. Не менее сложная ситуация в последние годы складывается в Западном Казахстане. Интенсивное промышленное освоение нефтегазовых запасов региона привело к тому, что он стал местом концентрации социально маргинализированных групп, особенно мигрантов (среди них заметны оралманы – этнические казахи, возвращающихся в Казахстан, зачастую, из довольно отсталых стран). О сложной ситуации в регионе свидетельствуют волнения в Жанаозене в 2011 году (важно отметить, что они не имели исламистской компоненты). В этой сложной среде есть потенциал для роста влияния радикальных исламистских группировок.

Проведенный выше анализ показывает, что угрозы светской государственности в Центральной Азии достаточно велики. Однако странам региона есть, что этому противопоставить.

Исторически Центральная Азия как часть мусульманского мира характеризовалась развитой исламской наукой (Аль-Хорезми, Аль-Фараби, Бируни и др.), а также мистической поэзией (Аттар, Джами, Машраб и др.). Большинство жителей региона придерживаются суфийских традиций и культуры – это и являются одной из основных мишеней религиозных радикалов, отрицающих подобные формы мусульманской религии и культуры. В Центральной Азии идет активная борьба между центральноазиатскими суфиями между релизиоными радикалами (ваххабизм). Стоит в этой связи отметить, что в древних цивилизационных центрах Центральной Азии, таких как Самарканд и Бухара, в силу высокой традиционной культуры населения, распространение религиозного экстремизма существенно меньше.

В постсоветский период эффективность реформ, направленных на построение институтов модерна, была различной в разных странах региона. В плане развития современной рыночной экономики и привлечения инвестиций наибольших успехов достиг Казахстан. Эффективная рыночная экономика является одним из важнейших препятствий для возврата к архаичным исламским институтам, к чему призывают радикалы. Неслучайно в этой связи руководство Казахстана ответило в 2014-2015 годах на общий рост нестабильности резкой интенсификацией институциональных экономических реформ. Именно Казахстан, прежде всего, в силу относительного (в региональных масштабах) социально-экономического благополучия, является своеобразным «бастионом стабильности», обеспечивающим безопасность южных границ России, западных границ Китая и далее — безопасность восточных границ ЕС.

Россия жизненно заинтересована в борьбе с религиозным радикализмом в Центральной Азии. Его дальнейшее распространение и даже возможная победа связаны с потенциалом роста целого ряда трансграничных угроз (терроризм, наркоторговля, интенсификация неконтролируемых миграционных потоков, и т.п.). В свете проблем миграции ситуация с безопасностью в целом ряде российских мегаполисов (прежде всего, в Москве) в существенной степени зависит от того, удастся ли России и всему международному сообществу оказать эффективную помощь центральноазиатским государствам в борьбе с растущей угрозой радикального исламизма.

---

Страницы:   1   2   3   4